Начав как бы вразвалочку, соперники постепенно вошли в раж. Силы были абсолютно равны. Более молодой Павел лучше доставал трудные мячи, мощнее подавал и быстрее реагировал, но у лысоватого был лучше поставлен удар, да и технический арсенал побогаче. Игра шла мяч в мяч, за полчаса они успели сыграть четыре изнурительных гейма. Уставшая следить за игрой Нюточка сначала слезла с вышки и уселась рядом с Таней, а потом стала проситься на пляж.
– Мы пойдем? – спросила Таня, дождавшись паузы между розыгрышами. – Подождем тебя на пляже.
– Да-да, идите, – рассеянно сказал Павел, приготовившийся принимать подачу.
Они ушли, а на их место тут же заявились две дамы средних лет и высокий сутулый мальчик лет пятнадцати.
– Товарищи, – заявила одна из дам. – Сейчас наше время. Попрошу очистить.
– Еще три минуты, – с намеком на поклон сказал партнер Павла и обратился к нему: – Досрочный тай-брейк при счете два – два. Согласны?
– А что делать? – покосившись на дам, ответил Павел.
Тай-брейк он выиграл со счетом шесть – четыре. Дамы тут же выскочили на корт и принялись перебрасываться через сетку высокими слабенькими свечками, ударяя по мячу снизу и при каждом ударе молодецки ухая.
– Спасибо за игру, – сказал Павел, отдышавшись. – Хорошо вы меня загоняли.
– Взаимно, – сказал лысоватый, растираясь полотенцем. – Проигравший платит. Приглашаю в свои апартаменты на «отверточку».
– На что? – не понял Павел.
– На «скрудрайвер». Так на гнилом Западе называют коктейль из водочки и апельсинового либо грейпфрутового сока со льдом. Вещь славная, особенно в такую жару, да и название колоритное. Только говорить язык сломаешь. Вот я и попросил одну добрую знакомую перевести на нашу мову… Так как?
– Меня на пляже ждут, – пробормотал Павел, которому, в общем-то, идея «отверточки» показалась заманчивой.
– Да мы на минутку только. А потом вместе на пляж махнем.
– Уговорили.
Мужчина в темных очках натянул выцветшую футболку, перебросил сумку через плечо и, жестом пригласив Павла следовать за собой, направился к главному корпусу.
Его апартаменты представляли собой просторный двухместный номер на втором этаже, с холодильником, телевизором и лоджией, выходящей на северную, тенистую сторону. Туда и провел Павла хозяин. На лоджии стоял столик белой пластмассы и два таких же кресла.
– Присаживайтесь, – сказал хозяин. – Я сейчас. Павел слышал, как в комнате хлопнула дверца холодильника, что-то забулькало, застучали кубики льда. И тут же вновь появился хозяин номера, держа в руках два высоких стакана, наполненных оранжевой жидкостью со льдом и снабженных красными соломинками.
– Ну вот, – сказал он, усаживаясь в свободное кресло. – Попробуйте, по-моему недурно. – Он протянул Павлу стакан. – Со знакомством. Кстати, я Шеров. Вадим Ахметович Шеров.
Павел невольно посмотрел собеседнику в лицо. Тот уже снял темные очки, и глаза его были хорошо видны – круглые, облачно-серые, нисколько не азиатские. Без очков он больше всего походил на дошедшие до нас изображения Юлия Цезаря.
– Павел Дмитриевич Чернов, – сказал Павел и протянул руку. Шеров крепко пожал ее.
– Да-да, – проговорил он. – А скажите-ка, Павел Дмитриевич, где я мог про вас слышать?
– Пожалуй что и нигде, – ответил Павел. – Я личность малоизвестная, работаю в питерском ящике кем-то средним между переводчиком и архивариусом.
– И все-таки… Чернов Павел Дмитриевич, – задумчиво проговорил Шеров.
– Наверное, вы слышали про кого-то другого. Фамилия достаточно распространенная. Или, может быть, про моего отца, Дмитрия Дормидонтовича. Он много лет проработал в ленинградском обкоме, так что…
– Нет-нет. Именно Павел Дмитриевич… Скажите, Павел Дмитриевич, вам не случалось работать с покойным академиком Рамзиным?
Павел вздрогнул.
– Случалось, – чуть слышно проговорил он и добавил уже погромче: – А вы, Вадим Ахметович, тоже по научной части?
Шеров улыбнулся и махнул рукой.
– Ну что вы, я умом не вышел. Просто, видите ли, хоть Москва и большой город, люди, принадлежащие к определенному кругу, неизбежно и неоднократно встречаются на всяких мероприятиях – юбилеях, торжественных заседаниях, приемах и прочее в таком роде. Встречаются, знакомятся, общаются… Андрей Викторович много о вас рассказывал. Отзывался как о надежде мировой науки, не меньше.
Павел невесело усмехнулся.
– Вы ведь, помнится, какими-то особыми минералами занимались, открыли уникальные свойства, так? – продолжил Шеров.
Павел кивнул и сделал судорожный глоток. Стакан его опустел. Он поставил его на столик.
– Тогда почему же переводчик-архивариус? – спросил Шеров.
– Это больной вопрос, – со вздохом ответил Павел. – Оказалось, что мои разработки слишком опередили время.
– Вот как? – Шеров, чуть склонив голову, внимательно посмотрел на Павла. – Но это было несколько лет назад. Возможно, теперь ситуация изменилась. Павел Дмитриевич, а вы не хотели бы вернуться к той своей работе?
– Да разве это возможно? – Павел махнул рукой.
– Ничего невозможного нет. Было бы желание.
У вас оно есть.
– Конечно.
– Что ж, попробую что-нибудь предпринять. Мы еще вернемся к этому разговору. Договорились?
Круглые глаза смотрели ободряюще. Павел кивнул.
– Вот и прекрасно… Кстати, у вас уже емкость пустая. Непорядок.
Шеров взял со стола стакан Павла, не спрашивая его согласия, удалился в комнату и занялся приготовлением второй порции. Павел смотрел на яркую клумбу за окном и слушал гулкие удары собственного сердца… Ну и ну! А вдруг и в самом деле получится, вдруг это курортное знакомство заново откроет путь, казалось бы, утраченный навек?.. Этот Шеров. Принадлежащий к одному кругу с нобелевским лауреатом…
– По второй – и на море? Как вы смотрите, Павел Дмитриевич?
Павел поднял голову. Улыбающийся Шеров протягивал ему второй стакан с «отверточкой».
– Вадим Ахметович, позвольте встречный вопрос, – принимая стакан, сказал Павел. – Ваше имя я мог где-нибудь слышать?
Шеров пожал плечами.
– Едва ли. Я ведь тоже, в своем роде, личность малоприметная. Не писатель и даже не «мудопис».
– Не, простите, кто?
Шеров звонко и заразительно расхохотался.
– Как, вы не знакомы с этой классификацией? Видите ли, все отдыхающие в домах творчества Литфонда делятся на несколько разрядов. Помимо собственно писателей, точнее говоря, членов Союза, есть жописы – это жены писателей, сыписы и дописы – это соответственно сыновья и дочери писателей, и, наконец, мудописы – это расшифровывается как «муж дочери писателя».