– Как интересно! – невольно воскликнула Таня.
– Это хорошо, что интересно, – заметил Шеров. – Надеюсь, вы не откажетесь. Иржи нужно бы видеть вас в Братиславе к двадцатому сентября.
– Да как же я успею? – заволновалась Таня. – Все же заграница, одних бумажек, наверное, оформлять целый воз. Паспорт там, билеты, еще что-нибудь. Да и отпуск догулять хочется.
– Догуливайте и не берите в голову, – сказал Шеров. – Я дам знать Иржи, он даст знать дяде своей жены – и все проблемы решатся за пять минут. К вашему возвращению все бумажки будут у вас на столе.
– А что это за дядя? – спросила Таня.
– Густав Гусак.
Таня замолчала и посмотрела на море. Павел выходил из воды, таща под мышкой упирающуюся Нюточку.
– Не знаю, – сказала Таня. – У меня теперь семья, работа.
– С работой мы уладим, а семья, надеюсь, возражать не будет. Мы воздействуем на них нашим совместным обаянием.
Таня усмехнулась.
– Синяя вся, докупалась! – сказал подошедший Павел и принялся растирать Нюточку махровым полотенцем.
– Еще купаться! – дрожащими губами лепетала Нюточка.
– Нет, – строго сказала Таня. – Хватит.
Нюточка надулась.
– Ай, – сказал Шеров, – что же делать? За нами скоро катер придет, а у нас тут шоколадка недоеденная осталась. Придется дельфинам отдать, наверное.
– Зачем дельфинам? – мгновенно насторожившись, спросила Нюточка.
На следующее утро, за завтраком, к их столику подошел Шеров и, пожелав Тане и Нюточке доброго утра, – с Павлом они уже виделись на корте – с легким поклоном положил перед Таней сценарий – стопку листов в прозрачной папочке.
Папку Таня взяла с собой на пляж и не пошла купаться вместе с Павлом и Нюточкой, а села под навесом в шезлонг и принялась за чтение.
Сценарий, название которого было переведено как «Вальс разлук», произвел на нее странное впечатление. Казалось, авторы, Иржи Биляк и Мирослав с труднопроизносимой фамилией Црха, приложили максимум усилий, чтобы сделать из истории сестер Гончаровых слащавую салонную мелодраму. Текст буквально источал томную ностальгию по временам кринолинов, вицмундиров и тотального политеса. Герои изъяснялись между собой в лучших традициях «Бедной Лизы», диалоги зависали в воздухе и казались невнятными или вообще лишенными смысла. Не было числа целованиям дамских ручек, шарканьям ножкой, поклонам, реверансам, пылким объяснениям. Роль Натальи Николаевны сводилась к вздохам и красивым трепетаниям ресниц, Екатерины Николаевны – к обильному слезопаду, перемежающемуся истериками. Брак Александрины с чрезвычайно добродетельным, но приземленным Густавом Фризенгофом трактовался как брак по психологическому расчету, стремление бежать от мучительных воспоминаний о тайном, страстном и трагически оборванном романе с Пушкиным. Эти воспоминания прорываются на экран замутненными врезками – бал, прогулка верхом, будуар, – намеренно неразборчивыми шепотками и сюрреалистическими спецэффектами. Слава Богу, у авторов хватило такта не выводить на экран самого Пушкина, ограничившись смутным силуэтом из невозвратного прошлого.
И лишь потом, перечитав сценарий, Таня поняла, что фильм вполне может оказаться и не таким муровым, как представляется на первый взгляд. Собственно сюжет, характеры, диалоги имеют значение вспомогательное, второстепенное и подчинены логике изобразительного и музыкального оформления, а проще сказать, подогнаны под пышные платья и шикарные интерьеры, под прихотливое движение операторской камеры, под музыкальные темы и цветовые тона. При гениальном художнике, гениальном операторе и гениальном композиторе может получиться сказочно красивая вещь. Только вот Пушкин и сестры Гончаровы здесь как-то лишние…
Незаметно для самой себя Таня подпала под чары еще не рожденного фильма, невпопад отвечала на вопросы Павла и Нюточки, механически ходила на море, в столовую, на прогулки. Наваждение спало через два дня, когда за ужином к ним подошел Шеров, сообщил, что рано утром уезжает, а потому просит их к себе на отвальную, где и надеется получить от Тани окончательный ответ.
– Я не могу принять его предложения, – сказала Таня, когда они после ужина возвращались к себе переодеться и попробовать уложить спать Нюточку. – Оно, конечно, интересно и соблазнительно, но до меня только сейчас дошло, что согласиться – значит расстаться с тобой, с Нюточкой самое меньшее на полгода. Вот уж действительно «вальс разлук»!
– Мне бы хотелось согласиться с тобой, – медленно проговорил Павел, – только, понимаешь, я видел твое лицо в эти дни. Если теперь ты откажешься, то потом всю жизнь будешь терзаться упущенной возможностью. Соглашайся, а мы… мы будем жить предвкушением твоего возвращения.
Нюточке стало скучно слушать непонятный разговор взрослых, и она побежала вперед, высматривая на темных ветках акации светлячков.
Поняв, что родители намерены уложить ее спать, а сами отправиться в гости, Нюточка смерила их таким скорбным взглядом, что Павел не выдержал.
– Ладно, пойдешь с нами, быстренько надень что-нибудь нарядное. Только обещай, что будешь вести себя смирно, к взрослым не приставать, в разговоры не встревать.
– Обещаю, – серьезно сказала Нюточка. – Ты выйди, я переодеваться буду.
Павел усмехнулся и вышел на кухоньку. Там на подоконнике открытого окна сидела Таня и курила.
– Балуем мы ее, – сказал Павел. – И понимаю, что так не следует, а ничего поделать с собой не могу. Как посмотрит!..
– И я не могу, – сказала Таня. – Не простой у нее взгляд, колдовской. Вырастет – будет людьми вертеть, как захочет. Дай Бог, чтобы к добру…
Шеров ждал их у раскрытой двери своего номера.
– Заходите, заходите, – сказал он. – Я вас из окошка приметил.
– Вы извините, Вадим Ахметович, пришлось взять девочку с собой – ни в какую спать не хотела, – пояснила Таня.
– Это ничего. Для младшего возраста у нас найдется и угощение, и развлечение.
– Какое? – тут же оживилась Нюточка.
– Заходи – увидишь.
Нюточка первая проскользнула в комнату. Угощение было легкое, но изысканное: коньяк «Хеннесси», шампанское из Нового Света, орешки, явно импортное трехслойное печенье, разнообразные фрукты в вазе, белый швейцарский шоколад.
– Можно? – спросила Нюточка, с вожделением глядя на непривычный шоколад. Ручонки уже тянулись к плитке.
– Это ты у Вадима Ахметовича спроси.
– Ну конечно же, можно, – отечески улыбаясь, произнес Шеров. – Угощайся.
Нюточка угостилась, а Шеров разлил коньяк по трем небольшим рюмкам. Таня и Павел сели к столу.
– Что ж, за успех и процветание! – сказал Шеров, поднимая рюмку.
Таня и Павел отпили по чуть-чуть густой, вкрадчивой жидкости, отливающей темным топазом. Нюточка взяла из вазочки грушу.