— Спросите его, не знает ли он какого-нибудь человека по имени Алеша, который мог бы хотя бы косвенно интересоваться русской сборной или конным троеборьем, или Олимпиадой, или Гансом Крамером, а может быть, всем вместе.

После неторопливого общего обсуждения прозвучал единодушный ответ:

— Нет.

— Борис работает с Евгением? — спросил я.

— Нет. Хотя Борис и прислушивается к советам Евгения, но Евгений тренирует других.

Я задумчиво глядел на Янга. Его лицо, как всегда, выражало не больше чувств, чем гранитная стена, и я почему-то расстроился, что не могу подслушать его мысли.

— А вы сами были знакомы с мистером. Титовым до сегодняшнего вечера?

— обратился я к нему. — Бывали здесь раньше?

— Был два-три раза. Ольга Ивановна работает в отделе культурных связей, и мы с ней хорошие друзья. Но я должен соблюдать осторожность, так как мне не положено бывать здесь.

— Сложная ситуация, — согласился я.

— Евгений позвонил мне сегодня днем, сказал, что вы в Москве, и попросил, чтобы я привел вас к нему вечером. Я пообещал постараться это сделать после того, как вы посетите посольство.

Меня потрясла скорость распространения информации.

— Но откуда Евгений узнал, что я в Москве?

— Николай Александрович случайно сказал Борису...

— Кто?

— Николай Александрович Кропоткин. Тренер сборной. С ним вы встретитесь завтра утром.

— Клянусь кровью Христовой...

— Кропоткин сказал Борису, Борис — Евгению, Евгений позвонил мне, а я узнал от Оливера Уотермена, что вы придете в посольство выпить.

— Так просто, — заметил я, помотав головой. — Но раз уж Евгений знает вас, то почему он не рассказал вам обо всем этом давным-давно?

Янг холодно взглянул на меня и перевел вопрос.

— Евгений говорит, что Борис не стал бы говорить со мной.

— Ладно, — настаивал я. — А почему Борис решил рассказать мне?

Йен пожал плечами, спросил и перевел ответ Бориса.

— Потому что вы жокей. Вы знаете лошадей. Борис доверяет вам, потому что вы его коллега.

Глава 6

Лифты в гостинице «Интурист» не останавливались на двух этажах, где находились рестораны. Чтобы попасть туда, нужно было или топать по лестнице из вестибюля, или подняться на лифте выше и спуститься оттуда. Я поднялся в свой номер, оставил там пальто, а потом доехал до верхнего этажа и спустился по широкой винтовой лестнице. Так я смог увидеть присутствующих прежде, чем они заметили меня.

Наташа стояла посреди зала, поглядывая на часы. Вид у нее был обеспокоенный. Уилкинсоны из Ланкашира спокойно пили кофе. То, что Фрэнк Джонс был рассержен и взволнован, я заметил лишь потому, что ожидал этого.

— Привет, — сказал я, сойдя вниз. — Я не слишком опоздал? Что-нибудь осталось?

Наташа, сразу оживившись, подбежала ко мне.

— А мы подумали, что вы заблудились.

Я рассказал ей длинную и бесхитростную историю о приятеле, который повез меня к университету, чтобы полюбоваться огнями ночного города. Уилкинсоны слушали с интересом, с лица Фрэнка постепенно исчезала подозрительность. Они побывали на смотровой площадке во время автобусной экскурсии, а я рассказывал так подробно, что чуть не поверим сам себе.

— Боюсь, что мы пробыли там дольше, чем предполагали, — с раскаянием в голосе закончил я.

Уилкинсоны и Фрэнк решили составить мне компанию. Я ел и поддерживал типичную для туристов беседу ни о чем. На Фрэнка я теперь смотрел с гораздо большим интересом, чем прежде, пытаясь заглянуть под его маску. С виду это был просто костлявый человек лет двадцати восьми с копной курчавых нечесаных рыжеватых волос и многочисленными шрамами от давних прыщей. Его мировоззрение представляло собой выхолощенные идеи Маркса, а за непринужденными манерами скрывалось убеждение в своем превосходстве над остальным человечеством.

Ужин состоял из четырех блюд, и вопрос заключался лишь в том, есть их или не есть. Вместо мяса, точь-в-точь как накануне, была подана безвкусная резина, и я уныло уставился на еду.

— Вы не хотите есть? — спросил Фрэнк, алчно глядя на мою тарелку.

— А вы не наелись? Тогда, может быть, вы съедите это? — предложил я.

— Вы серьезно? — Поймав меня на слове, он придвинул к себе тарелку и взялся за еду, убедительно доказывая, что и аппетит, и зубы у него гораздо лучше моих.

— Знаете ли вы, — произнес он с набитым ртом, — что в этой стране очень низкая квартирная плата, электричество, транспорт и телефон очень дешевы? И когда я говорю «дешевы», то это именно так и есть. — Очевидно, это была заранее подготовленная лекция.

Мистер Уилкинсон, который был вдвое старше оратора, кивнул, показывая, насколько он восхищен такой жизнью.

— Но если вы — сварщик-пенсионер из Новосибирска, — возразил я, — вы не сможете просто из интереса поехать на экскурсию в Лондон.

— Да, папочка, — сказала миссис Уилкинсон, — это верно.

Фрэнк был занят пережевыванием мяса и не ответил.

— Разве сейчас каникулы? — невинно спросил я. Он с трудом глотал жесткое мясо, обдумывая ответ. Наконец он сообщил, что сейчас свободен. Он уволился из одной школы в июле, а в другую должен прийти только в январе.

— Что вы преподаете? — спросил я. Ответ был неопределенным:

— Да, знаете... То и это... Всего понемножку. Конечно, в младших классах.

Миссис Уилкинсон сообщила, что ее племянник, страдавший от вросшего ногтя на ноге, хотел стать учителем. Фрэнк открыл было рот, чтобы спросить, как связан вросший ноготь с профессией учителя, но потом решил промолчать.

Я с трудом сдержал смех, наклонившись над мороженым с черносмородиновым джемом.

Я обрадовался возможности посмеяться. Смех был необходим мне. Страх и напряжение, владевшие русскими, собравшимися в квартире Евгения Титова, заразили меня какой-то депрессией, своеобразной клаустрофобией. Даже наш уход был очень тщательно организован. Как я понял, ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы много народу ушло одновременно. Евгений и Ольга заставили нас с Янгом задержаться на десять минут после ухода Бориса, чтобы наблюдателям на улице не пришло в голову, что мы общались с ним.

— Здесь всегда так поступают? — спросил я Йена.

— Обычно, — спокойно ответил он. Евгений, переложивший бремя своего знания на мои плечи, на прощание обеими руками потряс мою руку. Он постарался сделать все, что мог, подумал я. Он передал мне горящий факел, и теперь, если его пламя перекинется на олимпийские события, это будет уже не его вина, а моя.

Ольга проводила нас с теми же предосторожностями, с какими встречала.