Первая мысль — Стрелок.
Вторая и далее — не пойман-не-вор, что ему делать в купе Марины, но — шарил ли он в ее вещах, а если шарил, то что нашарил?
А у двери в купе столпилась вагонная публика, с вагонной же скуки и скопилась, поскольку — ЧП, поскольку пропажу обсудили четырьмя часами раньше, а тут впору и счастливое возвращение обсудить всем миром. Так у нас в России принято, прости Господи!
— Товарищи, друзья, господа, — сказал Пастух всем сопереживающим, включая Стрелка, который избранно сопереживал прямо в купе. — Спасибо вам за то, что беспокоились о нас, но моя спутница уж и переволновалась да плюс устала. Дайте нам пару-тройку часиков, чтобы понять, как мы вообще и на каком свете, а к вечеру — милости прошу отметить шампанским наше возвращение.
Красиво сказал. Самому понравилось. И про шампанское к месту сообразил.
И публика вежливо разошлась, и Стрелок легко поднялся.
Улыбнулся:
— Вам и вправду прийти в себя надо. Отдыхайте, коллеги.
И ушел.
А Пастух запер дверь и приложил палец к губам: мол, режим молчания категорически введен, всем нишкнуть, чем явно удивил Марину, которой всеобщее внимание не претило, отнюдь, а явно даже нравилось. Ну как же! Четвертые сутки путешествия набежали, а уж сколько всего наприключалось за них, и зачем Пастух отдыхать вздумал? Не устали же…
И все же объяснил негромко:
— Отдых отменяется… — Он достал из багажных антресолей все сумки, включая свою. — Будем шмонать… — И поправился: — В смысле искать, что пропало.
— А что могло пропасть? — удивилась Марина. — Купе ж заперто было…
— Отперли, — сказал Пастух, — нехитрое дело.
— А с чего вы взяли, что что-то обязательно пропало? Какой-то вы недоверчивый. С чего бы?..
— Чую, — объяснил Пастух, открывая давешнюю Маринину сумку, в коей хранилась капсула с прахом мужа. Открыл, постоял секунду, выискивая там что-то, сказал сквозь зубы, сам себе сказал: — Мать вашу… Капсулы-то нет… Ну, *censored*, блин, соратничек бывший!.. Зря я его, *censored*а, не убил!..
— Кого? — в ужасе спросила Марина.
Таким Пастуха она еще не видела, не слышала и не предполагала, бедная, что он может быть таким.
— Того, кто спер капсулу с прахом. Стрелка… — И тут спохватился: — Извините, Марина, я, кажется, сорвался малость. Простите грех солдату. — Он злился на себя за то, что не сдержался. — Но капсула вправду исчезла. О ней знали только мы с вами и Стрелок. Мы с вами украсть не могли хотя бы потому, что отсутствовали. Тогда кто?
— А зачем ему она?
— Зачем-то. Что-то он знает, о чем мы не догадываемся.
— Мы же вместе с ним пепел, прости Господи, чуть ли не просеяли весь… Там — пепел! Вы же сами видели, Пастух!..
— Видел, — согласился Пастух. Злость ушла. Не время ей. Думать надо, а она этому — помеха. — Я видел то, что видели вы и Стрелок. То есть ничего. Пепел. А если Стрелок знает откуда-то, что контейнер с пеплом вашего мужа содержит какую-то информацию, которая дорогого стоит?
— Где она, эта информация? — Марина завелась. — Гвоздем изнутри на стенке нацарапана?.. Бред прямо!.. Я не знаю, а он, выходит, знает? Каким образом? Я забрала из крематория капсулу с прахом за три дня до отъезда, она там почти год хранилась. Я специально такую большую, нестандартную заказывала. Мне так хотелось! Три дня эта капсула стояла у нас в доме на камине. Три вечера подряд я сидела в кресле перед холодным камином и почти неотрывно смотрела на капсулу. Я разговаривала с покойным мужем, не смейтесь. Я и прежде всегда разговаривала с мужем, когда он по своим делам отсутствовал. Я задавала ему вопросы и знала, какой будет ответ. Я даже проверяла себя… потом, когда он приходил домой… я задавала ему те же вопросы, а он отвечал точно так, как я за него отвечала…
— Кто жил, кроме вас, в доме?
— Никто. Мы двое. Днем, когда мы оба в лаборатории, приходила женщина. Японка. Она убиралась и готовила нам еду на вечер — и около пяти вечера уходила. А к восьми часам возвращались мы. Иногда поврозь, чаще вместе…
— А дом, как принято в Японии, не запирался?
— В Японии не запирают дома, если уходят ненадолго. А если надолго…
— Вы же с мужем уходили с утра на весь день. Женщина — около пяти. Три часа дом пустовал и был открыт. Три часа — это, по-вашему, короткий промежуток времени?
— Как посмотреть… Скорее долгий…
— Марина, солнце вы мое незакатное, прикиньте. Наверняка многие вокруг знали, что ваш дом служанка не запирает и туда можно залезть, никого не опасаясь. И все кругом знали, что вы кремировали тело мужа. И даже если эти многие — замечательно порядочные люди, они могли кому-то сказать о том, что ваш дом легкодоступен для вторжения с пяти пополудни до восьми. Это не говоря уж о служанке…
— То есть, по-вашему, в течение этих трех часов с пяти до восьми в какой-то день какой-то тать зашел в дом и что-то сделал с капсулой, да?
— Может быть, и да. А может, и нет. И все же…
— Что вы от меня хотите? — Марина чуть не плакала.
Пастух подумал мимолетно: какой-то вообще-то перебор эмоций, ситуация к тому не шибко располагает. А с другой стороны — ну задела женщину эта история, ну больно ей, глупо до кучи бередить ее в общем-то не важными вопросами…
— Ничего боле, — сказал Пастух. — Мы теряем время. Извините, Марина, но я вас запру в купе на полчасика. Береженого, как говорится… — Вышел и запер снаружи.
И вошел в купе к Стрелку.
Там его не было. Сосед Стрелка лежал на неразобранной постели и читал иркутскую газету.
— А где Стрелок? — спросил Пастух.
— Где-то, — лаконично ответил сосед. И тут же заинтересованно спросил: — А как вы поезд-то догнали? Расскажите…
— Обязательно, — согласился Пастух. — Другим разом. Когда шампанское принесут.
И порулил в купе проводницы.
Она всерьез читала цветной журнал «Караван» с портретом кого-то шибко знаменитого на обложке.
— Золото мое, — сказал Пастух, потому что не помнил имени женщины, — вы наше с Мариной купе запирали, когда мы отстали?
— Ясное дело, — малость обиженно ответила проводница. — Как поняли, что вы отстали… ваш товарищ о том сразу сказал… так и заперли. А как нагнали, так отперли. А что не так?
— Все так. Может, заметили, кто-нибудь в купе заходил… ну, перед тем как вы его заперли?
— Товарищ ваш заходил. Который из нашего вагона. Перед тем как нас предупредить, что вы отстали.
— У него было что-нибудь в руках, когда он выходил?
— А что, пропало что-то? — заинтересовалась проводница.
— Ничего не пропало. Спрашиваю просто. Ну, газета какая-нибудь в руках. Или книга.