Али очень любил пострелять. Ведь у него была настоящий пистолет с глушителем. А если у тебя есть волына, то, конечно, хочется из нее иногда и пострелять.
Он тут же вытащил пистолет и привел его в боевое положение. Остальные двое повытаскивали ножи. Затем они со всех ног ринулись вниз по лестнице.
Еще вечером Слепой приметил отличную нишу неподалеку от входа в «Тахелес». И теперь у него как раз хватило времени, чтобы успеть в нее спрятаться.
Все сто пятьдесят килограммов Али летели вниз, навстречу приключениям. Топая тяжелыми ботинками, за ним спешили и остальные.
Спустившись в заплеванный холл, Али остановился. На фоне дверного проема он увидел неподвижно лежавшее на земле тело. И сразу узнал товарища.
Али согнул короткие толстые ноги, изобразив ту позицию, которую подсмотрел в одном из боевиков, и стал напряженно красться вперед. Ежесекундно он останавливался, вскидывал руку с пистолетом и оглядывался.
Слепой, наблюдавший за ним из укрытия, еле сдерживал смех.
— По моей команде — вперед! — приказал турок на своем языке. Сиверов его, конечно, не знал, но смысл ему сразу стал понятен.
Подойдя почти к самой двери, Али приготовился резко выпрыгнуть наружу. И как только он оттолкнулся от пола, Глеб вытянул ногу. Столкнувшись с таким препятствием, толстяк распластался на почерневшем от грязи бетонном полу.
Слепой тут же выскочил из своего укрытия и нос к носу столкнулся еще с одним турком. Парного удара — по челюсти и под дых — было достаточно, чтобы его нейтрализовать.
Второй решил было пырнуть Глеба ножом, но боковой удар ногой не позволил ему осуществить задуманное.
В это время Али попытался встать, на ходу наставляя на противника пушку. Но куда уж там! Слепой плавно оторвался от земли и так же плавно опустился на огромную тушу. Стук лба о бетон даже породил на лестничной площадке эхо.
Осмотрев поверженных противников, Глеб выбрал третьего — самого щуплого из них. К тому же, он пострадал меньше других и даже попытался убежать.
Подталкивая турка в спину дулом трофейного пистолета, Слепой заставил его подниматься по лестнице.
Парень нешутейно дрожал. И очень скоро Глеб понял, с чем это было связано. Турок просто знал нрав своего командира.
Когда их процессия дошла до третьего этажа, Слепой поднял голову вверх и крикнул:
— Эй, Орхан? Разговор есть. Давай, может, мирно разберемся, а? Как нормальные мужики.
Мрачнее тучи, Орхан наблюдал за парочкой, появившейся на лестничном пролете.
— Чего тебе? — спросил он по-немецки с ужасным акцентом.
— У меня есть к тебе предложение. Такая… своего рода сделка.
— Я слушаю, — властно промолвил главарь, поглядывая на Глеба сверху вниз.
— Мне надо только одно. Чтобы ты и все твои сосунки убрались отсюда подобру-поздорову. И навсегда. Понял, да? — Слепой говорил спокойным голосом, как настоящий дипломат.
— А что взамен? — спросил Орхан.
— Взамен я сохраню тебе жизнь. Честное слово! Неужели этого мало?
Услышав это наглое предложение, Орхан вскипел. Но это происходило у него внутри, а наружу выплыла лишь чуть заметная ироническая улыбка.
Он снова глянул вниз. Теперь стало понятно, что противник только один. И этот недоумок находится именно внизу. В то время как он, Орхан, занимает крайне выгодную огневую позицию.
— А где гарантии? — спросил он, незаметно засовывая руку за пазуху.
— Лучшая гарантия — мое честное слово, — непринужденно ответил Слепой. — Слово мужчины.
— Но мне нужна расписка. Такой документ, или…
Последнее слово Орхан произнес настолько невнятно, что Глеб ничего не понял. И поэтому переспросил:
— Какая расписка? Какой документ?
— Вот, похожий на этот, — ответил турок, доставая руку из-под полы пиджака.
Разумеется, в его руке был вовсе не какой-то лист бумаги, а пистолет марки «Вальтер P 88». Впрочем, Слепой в этом изначально и не сомневался.
Два выстрела прозвучали почти одновременно. Орхан оказался хорошим стрелком, и если бы Глеб вовремя не спрятался за живой щит, ему было бы несдобровать.
Пуля из «Вальтера» врезалась в плечо бедного турка, прошла навылет и оставила характерную отметину на стене. Бедняга тут же застонал от боли.
Выстрел Слепого был более метким. Орхан покачнулся, упал и скатился с лестницы на несколько ступенек вниз.
Впрочем, Глеб понял, что рана несмертельная. Он целился в бедро — и, похоже, именно туда и попал.
— Ну что, я же вас предупреждал! — рявкнул он на двоих оставшихся целыми турок. — А ну забирайте своих и валите отсюда. И еще. Если кто-то из вас здесь появится. Если хоть кто-то попытается здесь продать пакет дури…
Слепой медленно повернул в их сторону дуло пистолета. Парни согласно закивали головами.
— Сейчас я вас предупредил. Во второй раз предупреждать не буду, — добавил Слепой.
Через пару минут турки доставили своих раненых собратьев вниз. Там работы значительно прибавилось.
Через окно Глеб услышал, как завелся мотор припаркованного напротив «Тахелеса» микроавтобуса. И сразу после этого пошел спать. Все-таки для него время было уже очень позднее — четыре часа ночи.
Алексу, в свою очередь, пришлось до утра драить пол, смывая все остатки инцидента. Если бы Слепой узнал о его героизме, то, наверное, помог бы. Но когда Алекс намачивал тряпку остатками воды из бидона, Глеб уже растянулся на своей старенькой тахте и закрыл глаза.
«Ну и задал же мне хлопот этот Сиверов!» — зло подумал Потапчук.
Сегодня он был особенно зол на Глеба. Да, генерал понимал, что Глеб, скорее всего, ни в чем не виноват. Но… все равно был очень на него зол.
«В кои-то веки со старыми корешами выбрались на рыбалку, а тут на тебе!» — подумал Потапчук, набивая очередную трубку.
Кореша звонили уже раз десять, торопили его как могли и даже угрожали обратиться к президенту, чтобы тот своим особым указом отправил Потапчука на рыбалку. Но… генерал слишком серьезно относился к своей работе, чтобы оставить дела незаконченными.
Впрочем, спустя полчаса он, наконец, понял, что сделал решительно все из того, что сегодня мог сделать.
Генерал взглянул на часы. Было всего восемь вечера. На рыбалку он уже, конечно же, не успеет, а вот к свежей ушице — это как раз.
Он тут же набрал номер своего водителя и приказал подъехать ко входу. А сам стал по-армейски быстро собирать вещи.
Выйдя на массивное гранитное крыльцо, генерал сделал глубокий вдох. Потапчук не был на улице уже часов двенадцать — с самого утра. Но поскольку он, как всегда, думал о своем, то не сразу заметил изменения.