Когда я появился в дверном проеме, головы всех присутствующих повернулись в мою сторону — всех, кроме самого Кена. Я окликнул его. Он обернулся и посмотрел на меня. Однако ему понадобилось секунды две, прежде чем он узнал меня.
— Входите, — сказал он и коротко объяснил остальным: — Он нам помогает.
Те кивнули, не задавая лишних вопросов. Все выглядели изможденными и молчали, словно зажатые в сандвиче из лихорадочной деятельности во время пожара и понимания того, что нужно как-то жить дальше. Мне часто приходилось иметь дело с людьми, находящимися в таком вот подвешенном состоянии. Впервые я столкнулся с этим, когда мне было двадцать три года, во время моего первого назначения. Тогда я работал в консульстве в одной забытой Богом стране. Консул находился в отъезде, и мне пришлось самому разбираться с разбившимся британским аэропланом, который в темноте врезался в лесистый склон, разбросав изувеченные тела пассажиров по росшим вокруг деревьям. Кроме всего прочего, я выехал на место аварии и дежурил там, отгоняя мародеров. Потом в город прибыли родственники погибших, чтобы опознать то, что осталось от пассажиров аэроплана, и, как само собой разумеющееся, они обратились ко мне за утешением. Все это лишь к слову о том, как иногда люди взрослеют в одно мгновение. С тех пор на мою долю не выпадало более серьезных испытаний.
В кабинет вошел человек, сражавшийся с кофеваркой. Он прошел мимо и сел прямо на пол, прислонившись спиной к стене.
— Кто вы? — спросил он, глядя на меня снизу.
— Друг Кена.
— Питер, — добавил Кен.
Человек пожал плечами, не выказав большого интереса в мой адрес.
— Кофеварку угробили, — объявил он.
Это был человек неопределенного возраста, от тридцати до пятидесяти лет, с рыжими ресницами и выпачканными в золе лицом и руками. Новость, принесенная им, была безрадостно воспринята окружающими.
Сидевший за столом седовласый мужчина, наверное, являлся старшим не только по возрасту, но и по положению. Он окинул взглядом присутствующих и устало спросил:
— Какие будут предложения?
— Отправляться спать, — высказал свое мнение обидчик кофеварки.
— Купить нормальный компьютер, — сказал другой мужчина, — записывать информацию на диски и в будущем хранить их в подвале.
— Запоздалое предложение, — возразила одна из женщин, — все записи сгорели.
— Так ведь новые будут.
— Если мы не потеряем работу, — с горечью сказал Кен.
То же подумали и остальные, и их лица стали мрачнее прежнего.
— Как начался пожар? — спросил я.
Седовласый мужчина с глубокой усталостью в голосе ответил:
— У нас шли покрасочные работы. Сами мы придерживаемся правила не курить в помещении, но вот рабочие с их сигаретами… — Он не договорил, так как ситуация не нуждалась в дальнейших комментариях.
— Значит, это не поджог, — сказал я.
— Вы что, репортер? — подозрительно поинтересовалась одна из женщин.
— Вовсе нет.
Кен покачал головой:
— Он дипломат, улаживает всякие дела.
Это сообщение ни на кого не произвело особого впечатления. Женщины заявили, что дипломат — это последняя вещь, в которой они нуждаются в эту минуту. Но седовласый мужчина заметил, что, если у меня есть какое-то дельное предложение, меня готовы выслушать. Поколебавшись, я сказал:
— Я бы оставил здесь на всю ночь дежурного и включенный свет.
— Э-э-э… Зачем?
— А если это поджог?
— Не может быть, — возразил седовласый. — Кто бы стал поджигать здание больницы?
— К тому же тут трудно рассчитывать на успех, ведь больница построена из огнеупорных материалов. Она не должна была загореться, — поддержал его другой мужчина.
— Так ведь сгорело только одно здание, — заметила одна из женщин. — Благодаря противопожарной двери галерея не пострадала. Правда, пожарные вылили тонны воды на тот край…
— И угробили кофеварку, — вставил мужчина, сидевший на полу.
Лишь некоторые из присутствующих измученно улыбнулись.
— Так что больница, можно сказать, уцелела, — сказал, обращаясь ко мне, седовласый. — Но мы потеряли медикаменты, лабораторию, операционные для мелких животных и, как вы слышали, все записи, которые у нас хранились. Одна только налоговая ситуация… — Он замолчал, обреченно покачав головой. — Пожалуй, предложение отправляться спать самое разумное. Есть смысл поработать в этом направлении. Однако, если есть добровольцы остаться здесь на всю ночь…
С каждого из них на сегодня было довольно, поэтому все молчали.
После заметной паузы Кен отрывисто проговорил:
— Я останусь, если останется Питер.
«Вляпался, что называется, — подумал я. — Ну хорошо». А вслух сказал:
— О'кей.
— Кто завтра по вызовам? — спросил седовласый мужчина.
— Я, — ответил Кен.
— И я, — отозвалась темноволосая молодая женщина.
Седовласый кивнул.
— Договорились, Кен остается. Остальным спать. — Он поднялся на ноги, устало опираясь на крышку стола. — Военный совет здесь, завтра в девять.
Он обошел стол и остановился напротив меня.
— Кем бы вы ни были, спасибо, — и он коротко пожал мне руку. — Кэри Хьюэтт, — представился он.
— Питер Дарвин.
— О, вы родственник…
Я покачал головой.
— Нет. Конечно, нет. Уже поздно. Всем домой.
Он первым вышел из кабинета, а остальные, зевая, последовали за ним. Все мимоходом кивали мне, но уже не представлялись. Никто из них не проявил особого интереса к незнакомцу, на которого они так запросто оставляли свою собственность. Очевидно, они верили Кену, и автоматически это доверие распространялось на его друзей.
— Где Белинда? — спросил я, когда все наконец разошлись.
— Белинда? — Кен, казалось, не сразу понял, о чем его спрашивают. — Белинда… Она с лошадьми.
Он помолчал, а потом объяснил:
— В стойлах находились три лошади, наши пациенты. Им был нужен постоянный уход. Мы отвели их к одному тренеру, у него во дворе есть место. Белинда за ними присмотрит.
Снова пауза.
— Они начали беспокоиться, сами понимаете. Учуяли запах дыма. И мы ведь не знали… То есть больничный корпус тоже мог сгореть. Да и стойла…
— Ну да.
Он все еще слегка дрожал.
— Здесь довольно прохладно, — заметил я.
— Что? Да, пожалуй. Пожарные велели не включать центральное отопление до тех пор, пока его не проверят. Тут газовая горелка.