Но вскоре выяснилось, что я не могу переключать скорость: рука не действует. Пришлось остановить машину, правой рукой поднять левую руку и положить ее на рычаг переключения скоростей, и только тогда ехать дальше. К счастью, в этой машине рукоятка переключения скоростей близко подходила к моей левой стороне и была короткой. Поэтому левая рука просто лежала на ней. Так я и добрался до Лондона, убеждая себя, что это не перелом, а всего лишь сильный ушиб.
В конце недели мне предстояло работать с хорошими лошадьми в Манчестере, а потом в Бирмингеме и Челтенхеме, но два свободных дня я мог провести с Мери.
Я сидел возле нее, озабоченно шевеля пальцами, чтобы проверить хоть они-то действуют нормально?
После этого я провел двенадцать скачек, две из них выиграл и в Челтенхеме снова сломал ключицу. Пришлось обратиться к Биллу Теккеру. Когда он наложил повязку на плечо, я попросил, нельзя ли назначить массаж для левой руки. Он принялся осматривать руку, и я увидел, как его пальцы остановились, нащупав шишку, которой, как я старался убедить себя, там будто бы не было.
– У вас перелом, – с укоризной сказал он. – И вы, конечно, сами знаете об этом. Одна кость в предплечье выполняет роль шины для другой.
Он положил руку в гипс, и две недели я сидел рядом с Мери, разгадывая кроссворды в ожидании, пока перелом срастется.
Билл Теккер – это целый институт, без которого многие из нас не могут обойтись. Он редкий человек: хирург, который понимает, что, если мышцы бездействуют, пока кости срастаются, затягивается время общего выздоровления. С самого начала он прописывает легкий массаж и физиотерапию как упражнения для мышц, а их владелец в это время отдыхает и размышляет о чем-то более приятном.
Мистер Теккер особенно заинтересован ставить на ноги людей, чьи заработки зависят от состояния их здоровья. Его постоянные пациенты – балетные танцоры, регбисты, жокеи и многие другие. Он быстро латает их и штопает и возвращает к работе.
Когда Мери еще лежала в больнице, Кен Канделл спросил, по-прежнему ли я ищу дом в Беркшире. И я ответил, что дом нам нужен, но у меня нет времени заниматься этим. Тогда он предложил дом, в котором жил сам раньше и который сейчас пустовал. Меня очень порадовало его предложение, и я пришел в восторг, когда увидел дом. Очень старый, вросший в землю, как все старые дома, с почерневшими стенами, белыми наличниками и множеством маленьких черепичных фронтонов.
Кен показал мне все помещения, извинившись, что нет одной наружной стены. Предстояло ее восстановить, починить крышу и двери и заново покрасить комнаты, к марту будущего года дом можно было привести в порядок.
Мери и я облегченно вздохнули, потому что неопределенность с нашей квартирой так приятно завершилась.
Лежа в больнице, Мери мысленно обставляла комнаты, которые еще не видела.
Те месяцы, что нам пришлось ждать, пока кончится ремонт, мы прожили в Лондоне, потому что Мери, выйдя из больницы, продолжала ходить туда на процедуры, чтобы укрепить ослабшие мышцы. В наш первый дом, перестроенный из сеновала, мы больше не вернулись.
В марте мы переехали в Кемптон, а недели две спустя, оставив Мери в Оксфорде, я отправился на скачки в Бангер-он-Ди.
Бангер-он-Ди всегда был для меня хорошим предзнаменованием. Там я провел мою первую скачку по правилам Национального охотничьего комитета. Там первый раз я работал с победителем. Там первый раз я выиграл три заезда подряд. И неудивительно, что в день соревнований в Бангер-он-Ди родился наш первый сын. Я поставил рекорд скорости на дороге между Бангером и Оксфордом и появился в больнице на полчаса раньше, чем наш первенец.
Жизнь – это взлеты и падения
К осени 1950 года, когда начался новый сезон скачек, наша жизнь устроилась счастливо и хорошо. Мери день ото дня набиралась сил, ее руки и запястья, которые особенно пострадали от болезни, снова начали действовать. Наш маленький сын быстро рос. Мы поселились в красивом доме, и я работал в двух конюшнях, которые находились в одной деревне. Боксы некоторых лошадей Кена были видны из окна нашей кухни, и моя работа начиналась буквально за порогом дома.
В предыдущий сезон мы с Мери чувствовали себя очень одиноко, потому что мне часто приходилось оставлять ее на день или два, и, к нашему общему облегчению и радости, уже через год Мери полностью поправилась и могла снова ездить со мной.
Все годы, когда я был жокеем, Мери всегда ездила со мной на скачки, хотя относилась к ним безразлично. Конечно, со временем она многое узнала о лошадях и теперь она бы не ответила так, как в первый год. Когда ее спросили, какого цвета Роймонд, Мери сказала:
– Темно-рыжий.
Услышав эти слова, скаковой мир застыл в ужасе, будто увидел Дракулу.
До того, как мы встретились, Мери ни разу не была на скачках, но, когда мы поженились, почти каждый день ей приходилось ездить со мной, чтобы составить мне компанию и чтобы, как она бессердечно говорила, «вытаскивать занозы». Мери ездила верхом в детстве, но, став взрослой, не испытывала никакого интереса к этому занятию. Она не изучала списки выставленных на соревнование лошадей, никогда не делала ставки у букмекеров, и дома мы почти не говорили о лошадях: самый лучший вариант для нас обоих.
Когда мы были женихом и невестой, многие родственники с ее и моей стороны предсказывали неудачу нашему браку, потому что, мол, Мери совершенно не интересуется лошадьми. В первые годы мы любили шутить на эту тему, но со временем выяснилось, что ее равнодушие к скачкам уравновешивает мой односторонний интерес и придает ему некоторое чувство реальности.
Нелегко быть женой жокея, вообще нелегко быть женой спортсмена, чья единственная цель – опередить соперников, наступающих на пятки. День за днем ей приходится стоять на трибуне и видеть, как муж подвергается неизбежному риску своей профессии, радостно приветствовать его, когда он возвращается с победой, но всегда помнить, что рано или поздно за падением может последовать тяжелая травма. Вечная игра с опасностью требует большого терпения и отнимает много сил.
Почти каждый новый знакомый задавал Мери один и тот же вопрос:
– Вы не беспокоитесь, когда ваш муж на скачках?
И я слышал ее ответ, с комической самоиронией Мери говорила:
– Беспокоюсь. Когда стартер машет белым флагом, вызывая «Скорую помощь».
Но Мери рассказывала мне, что все жены жокеев, будто договорившись, демонстрируют миру хладнокровие и спокойствие, стараясь избежать правдивого ответа. А правда заключается в том, что каждую охватывает смертельный страх с той минуты, как взвилась вверх стартовая лента, и даже если женщина видит эту взлетевшую ленту в тысячный раз, страх не становится меньше.
И себе тоже я часто задавал вопрос: испытываю ли я тревогу за собственную безопасность? И могу честно ответить: нет, потому что никогда не думал о падении и просто не верил, что вот упаду, и все потеряно. Я не верил, что со мной может произойти несчастный случай, даже когда это бывало печальной реальностью.