Наконец, когда конюх отпустил меня, случилось нечто невероятное: я упал на колени и принялся лобзать ему ноги, при этом вертел задом, всем своим телом умоляя позволить мне кончить самому. Дать излиться, ведь на кухне мне бы этого точно не разрешили.
Конюх только рассмеялся и, насадив меня на плеть, отнес назад на кухню. Я же ревел как никогда в жизни.
Огромная кухня была пуста: слуги разошлись — кто в сад, ухаживать за овощами, кто наверх, в залы, прислуживать лордам и леди. Только одна кухарка, завидев нас, почтительно встала. Конюх о чем-то с ней пошептался — девчонка кивнула и вытерла руки о фартук, а конюх велел мне залезть на квадратный стол и снова присесть на корточки, заложив руки за голову. Я подчинился не думая, решив, что меня ждет еще порка, теперь на потеху этой изможденной служанке с каштановыми косами. Она приблизилась, удивленно глядя на меня. Конюх же тем временем стал натирать мне член щеткой для чистки печей. Я чувствовал себя все хуже и хуже, но стоило конюху отнять щетку от моего члена, как я снова тянулся к ней промежностью. Я терпел из последних сил, получая шлепки по заду даже за малейший шажок в сторону. И вскоре понял смысл игры: от меня требовалось дотягиваться членом до щетки, и я тянулся, обливаясь слезами.
Девчонка смотрела на меня с восхищением. Наконец она попросила разрешения потрогать меня, и я расплакался от облегчения. Конюх сунул щетку мне под челюсть, приподняв голову, сказал, что хочет как можно лучше удовлетворить любопытство барышни. При ней, видите ли, еще ни один мужчина не разрешался от томления, и вот она принялась теребить мне член. Вся страсть, что накопилась в моих чреслах за дни позора и унижений, излилась ей на руку, а я, заплаканный и обесчещенный, мог только содрогаться в спазмах и краснеть.
Кончив, я ослабел и не сопротивлялся, когда меня привязали к стене над лоханью. В голове не было никаких мыслей, о прошлом ли, о будущем. Я лишь желал, чтобы конюх вновь пришел за мной, и поскорее. Задремав, я напугался, когда вернулись кухари и вновь взялись за свои праздные игры.
Следующие несколько дней меня пороли, гоняя туда-сюда, унижали… И все это время я мечтал о конюхе-великане. О Королеве я даже мельком не думал, ее образ вызывал у меня только отчаяние.
Наконец конюх вернулся, одетый в расшитую золотом ливрею розового бархата. Я не поверил собственным глазам. Конюх велел отмыть меня, а я, настолько удивленный, даже не испугался, хотя терли меня и купали, как всегда, грубо и без внимания.
Член у меня при одном виде лорда-конюха напрягся, и мой благодетель предупредил: пусть так и стоит, иначе меня сурово накажут.
Я истово закивал, и конюх вынул у меня изо рта кляп — заменил его другим, нарядным.
Как описать мои чувства? Я и не мечтал вновь предстать пред ее величеством. Так отчаялся, что даже кратковременное избавление от кухни казалось чудом. Конюх вел меня обратно в Замок, и я — принц, что бунтовал и противился всему, — послушно полз за ним на четвереньках. Мимо мелькали ноги лордов и леди, всем было любопытно, кто-то даже хвалил меня. Лорд-конюх прямо-таки светился от гордости.
Мы вошли в гостиную с высоким потолком. На кремовый бархат и позолоту я взирал как первый раз в жизни, да и на статуи у стен и расставленные всюду букеты свежих цветов — тоже. Я словно заново родился, и мне в голову не приходило, что я раздет и на коленях.
В кресле с высокой спинкой, вся в бархате, в горностаевой мантии, блистательная, восседала Королева. Готовый предложить ей всего себя без остатка, я бросился к ногам повелительницы и осыпал поцелуями ее туфельки и полы платья.
Она погладила меня по голове и, заставив поднять глаза, спросила: «Настрадался за свое упрямство?» — а я расцеловал ей руки, ее теплые пальцы и мягкие ладони. Королева смеялась, смеялась как никогда прелестно. Краем глаза я видел ее налитые белые бедра, тугой пояс на узкой талии. Я целовал ей руки, пока она пальцами не приоткрыла мне рот, ощупала губы, язык и, вынув кляп, предупредила, чтобы я хранил молчание. Я истово закивал головой.
«Настал день испытаний, мой ретивый принц», — сказала Королева и тут же подвергла сладкой пытке — принялась ласкать мой затвердевший член. Мне стоило больших трудов не подаваться ей навстречу.
Мое поведение ей нравилось. Она призналась, что слышала о моих наказаниях в саду, и любезно попросила юного грума, лорда-конюха, порадовать ее — наказать меня здесь и сейчас.
Я немедленно взобрался на круглый мраморный стол и присел на корточки. При этом двери покоев оставались открыты, и в проеме мелькали фигуры лордов и леди, а в самой комнате присутствовали фрейлины ее величества: я краем глаза примечал блеск ухоженных волос и мягкие цвета нарядов, но думал лишь о том, как ублажить Королеву, устоять на столе как можно дольше и выдержать до конца всю порку. Первые шлепки мне даже понравились, по ягодицам разлилось блаженное тепло. Бедра напряглись и задрожали, член наполнился сладкой упругой неудовлетворенностью. Вскоре я уже тихонько постанывал.
Целуя меня в щеки, Королева сказала: хоть я и смежил губы, мне нужно показать, как я истосковался по ней. Я сразу же все понял. Ягодицы мои дрожали и поджимались от боли, бедра одеревенели, но я прогнулся, еще шире раздвинул колени. Застонал в голос. Стонал все громче с каждым ударом. Понимаешь? Меня ничто не сдерживало — ни кляп, ни цепи.
Бунтарский дух меня оставил. Я с радостью бегал по комнате, подгоняемый лопаточкой, а после собирал с пола и относил Королеве золотые шарики размером с виноград — равно как и ты сегодня собирала розы. И если бы я не успел принести ей очередной шарик до того, как грум отвесил мне пять шлепков, она бы очень на меня разозлилась. Шарики раскатились по всей комнате, я носился за ними как угорелый, бегал от лопаточки, словно от раскаленного прута. К тому времени мой зад украсило множество ссадин, но я хотел лишь одного — угодить ее величеству.
Первый шарик я доставил Королеве, получив всего три шлепка, и был тем очень горд. Правда, едва забрав у меня шарик, Королева надела кожаную перчатку, инкрустированную маленькими изумрудами, и приказала мне, повернувшись задом, раздвинуть ягодицы. Едва я подчинился, как затянутые в черную кожу пальцы вонзились мне в анус.
На кухне меня постоянно насиловали и прочищали, но в тот момент я ощутил, как таю от любви. Королева вскрыла меня просто и легко, без намерения обесчестить мой зад. Я обомлел, ощущая себя полностью во власти Королевы, ее игрушкой. Она же засунула мне в анус золотую бисерину и сказала: мол, держи ее в себе, если не хочешь вызвать мою ярость.
Так я должен был принести еще шарик. Грум лупил меня немилосердно, но я исполнил приказ и снова развернулся к Королеве задом. Второй шарик она тоже вложила мне в задний проход.
Игра продолжалась еще долго, ягодицы мои разбухли от побоев. Ссадины горели под новыми ударами, я выбивался из сил, отчаянно боясь не угодить груму и Королеве. За каждым новым шариком приходилось бегать все дальше и быстрее. Покоя не давало и новое, ранее неизвестное чувство, когда твой зад распирает изнутри — золотые шарики чуть не сыпались горохом из моего переполненного кишечника, и я с огромным трудом удерживал их внутри себя.