Сухопутная доктрина о непосредственном контроле является затратным и кровавым бредом, как я доказал в своей работе. Введенных на территорию другой страны солдат нужно где-то размещать, нужно регулярно снабжать. Их лагеря станут центрами постоянных атак, блокпосты на дорогах станут местами возникновения многочисленных инцидентов. Квартирьерские [27] колонны станут мишенями для постоянных нападений. Хуже того – даже поддерживающие нас люди в этом случае не будут ничего делать, поскольку при малейшей опасности будут бежать на ближайшую базу и просить о помощи. И еще хуже – постоянное присутствие чужих войск создает у местного населения понимание того, что они оккупированы.
Как была построена работа в Персии? Очень просто. Search and destroy, обнаружить и уничтожить. Только на другой лад. Задачу обнаружения решали прежде всего агенты. Бывшие саваковцы, просто люди, у которых исламисты убили близких, спутники, беспилотники, команды наблюдателей спецназа и казаков. Самое главное – получить достоверную информацию и быстро, в реальном масштабе времени передать ее. Агенты и отряды наблюдателей невелики, скрытны, мобильны, не бросаются в глаза, они походят на местных и ездят на местных машинах, они спокойно вступают в контакты с местным населением. Их нельзя вырезать, как дорожный блокпост, обстрелять из миномета, как удаленную базу, собрать митинг и потребовать убираться, потому что их просто не видно. После того, как информация передана, принимается решение по уничтожению, далее оно исполняется. Ракетой с беспилотника или вертолета, командой спецназа, быстро высадившейся и точно так же быстро убравшейся. Дело сделано.
Вопрос с местным населением решается иначе. Местное население сразу было нами вовлечено в работы по восстановлению. Причем наличие русских специалистов было минимально – только там, где без них обойтись было нельзя. Мы предоставляли деньги, технику, строительные материалы, запасные части к выведенному из строя оборудованию, но не людей. Мы объясняли персам, что они сами должны восстановить то, что ими разрушено, а мы им в этом только поможем. Когда они говорили, что разрушали не они, мы всегда отвечали, что разрушали люди их народа, никто их тогда не остановил, и, значит, они отвечают за это тоже. Таким образом, в сознании людей проводилась черта между теми, кто разрушает, – боевики, и теми, кто строит, – простые люди. Так подрывалась база сопротивления. В сознании людей боевики превращались из тех, кто борется за свободу персидского народа, персов, – в тех, кто мешает людям жить. Войска быстро выводили, террористы лишались привычных целей. Тогда они совершили ту ошибку, какую я от них и ожидал, – стали нападать на команды реконструкции и восстановления, которые состояли в основном из персов. Персы пришли и попросили у нас оружие, чтобы создать народную милицию для защиты семей, селений и производств от боевиков. Мы дали им это оружие. Часть оружия оказалась у боевиков, но небольшая часть, никто не делал из этого трагедии – оружия там было полно, разграбили все склады. А большая часть была обращена против самих боевиков, и теперь мы имели надежную поддержку в народной среде. Против махдистов стали воевать сами персы, не желающие жить в средневековой дикости, они сами стали охранять свои селения, свои семьи и свои заводы. А мы в это время наносили жалящие, точечные удары, уничтожая лидеров махдизма одного за другим, перекрывая контрабандные тропы на границе, ликвидируя нелегальную сеть фанатиков в городах. Таким образом, буквально за два года махдисты превратились в изгоев в собственной стране, в никому не нужных маргиналов с их бредовыми идеями.
А что натворили в Афганистане…
В Афганистане сухопутные идиоты начали проводить политику тотального контроля. Большие гарнизоны в крупных городах, поменьше – в уездных центрах, гарнизоны на границе, там, где живут воинственные племена. Каждое племя в этом регионе имеет ополчение – их называют «малиши», именно оно может и должно контролировать ситуацию. Вместо этого сухопутные крысы сами ставили гарнизоны, брали ситуацию «в свои руки», а малиши видели чужаков на своей земле. Несколько провокационных обстрелов – и готово, еще одно племя стало враждебным. Суть в чем: как только ты поставил в каком-то районе воинскую часть, ты поставил мишень для боевиков и одновременно проблему для местных; если активно отстреливаться, то попадать будет по ним. Если ты поставил блокпост на дороге, будет то же самое.
Разница между тем, что было в Персии, и тем, что предстояло сделать сейчас, была в том, что в Персии я начинал ставить работу с начала, с чистого листа, а вот в Афганистане усердные идиоты, которые по мне хуже врагов, успели натворить дел…
По старой памяти оперативное совещание я собрал в городе, с которого начиналась наша персидская команда, – в Баку. Пока время есть… давайте немного посмотрим на то, что нас окружает… ибо здесь, в Баку, ощущаешь, как много может сделать человек, даже в самом неудобном для этого месте.
В прошлый раз мы располагались в Баиловских казармах… райское место, давно уже используемое под командный центр. Когда архитектор, строивший Баиловские казармы, в восторженных выражениях, доложил Императору о том, какое отличное место он нашел, Император сказал ему: отлично. Вот и живи там. И тот архитектор остался в Баку до конца дней своих и ничуть не пожалел об этом.
Но сейчас я стою больше чем в ста пятидесяти метрах над землей и смотрю на волны Каспия – у себя под ногами…
Это Монолит. Огромная стеклянная башня, растущая… прямо из воды, уникальный деловой центр, построенный на Каспии. Таких я не знаю… в Японии строят на насыпных островах, но здесь башня уходит прямо в воду, ее со всех сторон окружает вода, глубина несколько метров и уже под водой – массивное бетонное основание острова, из которого и растут стеклянные свечи башен. Когда-то здесь добывали нефть. Но потом нефти не стало, место рекультивировали, а те места, где стояли нефтяные платформы, укрепили и использовали как фундаменты для высотных зданий. Сообщение с этими зданиями только по воде или вертолетами, тут же расположены яхтенные причалы с шикарными яхтами и обычными «водными автобусами», ходящими до Баку и до Махачкалы. Посмотреть направо – за плечом будут видны стеклянные паруса бакинского Сити, посмотреть вперед – вдали видны нефтяные платформы, бурящие еще не исчерпанные месторождения. Это место похоже на Венецию – только вместо соборов небоскребы…
А если посмотреть налево – стройка продолжается… восемь башен уже построено, и еще две – в процессе строительства. Всего запланировано двенадцать – по временам года. Я стою на крыше «февраля».
И, стоя здесь, дыша соленым ветром Каспия и видя солнечные блики, отражающиеся от стеклянных стен башни и играющие в воде, не веришь, что всего в нескольких сотнях километров отсюда люди убивают других людей, чтобы жить, как при первых халифах, больше тысячи лет тому назад…
А вон и вертолет…
Прибыли не все. Но и тех, кто прибыл, было достаточно…
Тимофеев, уже полковник, из ГРАДов. Из казаков, его отца убили, а его самого распяли на кресте во время бейрутских событий. Спецназ освободил его, и он сам пришел в спецназ – мстить. Поступил в ГРАД-1, отряд с наивысшей степенью риска – туда брали только холостых, потому что задания, которые им давали, не оставляли много шансов остаться в живых. Но он выжил. Действовал в Афганистане, знает местные языки, от своего напарника хорошо знает Коран. В прошлом году его напарник получил тяжелое ранение и был признан негодным к дальнейшему прохождению воинской службы. Ушел из армии и сам Араб, но не вернулся на Восток, осел на Кубани у казаков, стал заниматься с подрастающим поколением. Оставить его не попытались… что, по моему мнению, глупость, граничащая с идиотизмом. Если удастся заполучить Тимофеева – должность помощника по активным мероприятиям [28] или командира специальных сил можно считать закрытой.