– Уля, ну что ты такое говоришь? Я же едва знаю английский. Ну надо же, чем только люди сейчас не занимаются, с ума сойти!
– Понимаешь, я в поезде познакомилась с одной женщиной, она как раз издает такие псевдороманы. Я о тебе вспомнила, и она сказала, что можно попробовать… Но перевод… Жалко!
– А мне не жалко, это черт знает что. Может, если б я должна была детей кормить, тогда бы я и за такое взялась, а так чего ради?
– Тогда будем ждать Анюту, она скоро вернется.
Потом Уля достала мешочек конского зуба, мы поджарили семечки с солью и уже ничего не могли делать. Тупо сидели на кухне и лузгали семечки.
– Нет, какая пакость! – время от времени восклицала Уля, но остановиться была не в силах. – Ой, Сашка, в братской Украине твой Глеб тоже гремит – сейчас, сейчас, куда же я этот журнал девала… Ага, вот он. Глянь, до чего хорош, мерзавец!
Она протягивала мне глянцевый журнал, на обложке которого был Глеб.
– Между прочим, там и твоя мордаха есть, – заметила Уля.
– Где?
– Открой на четвертой странице!
В самом деле, там было напечатано несколько снимков, на одном я узнала себя в момент, когда выходила из дома. Фотография показалась мне на редкость удачной. Я была в черном плаще. На втором снимке я узнала ту самую вешалку. На третьем был Глеб и не слишком молодая дама в каком-то навороченном вечернем туалете. Под моей фотографией было написано: «Первая и пока единственная жена Глеба Ордынцева Александра». «Пока единственная»! Про вешалку было сказано: «Ослепительная партнерша Мира Монтерро, она снялась в нескольких эпизодах фильма „Улыбка солнца“, но даже красота и сумасшедшее обаяние партнера не смогли сбить ее с пристрастия к однополой любви». Ничего себе. Значит, красивая вешалка – лесбиянка! Меня этот факт только порадовал. Под третьим снимком надпись гласила: «Благосклонная улыбка продюсера – залог успеха!»
– Налюбовалась?
– Уля, ты даже не представляешь себе, какой камень у меня с души свалился благодаря тебе!
– Опаньки! А в чем дело-то?
Я рассказала о двух конвертах.
– Ну надо же, что за блядство такое! И кому это понадобилось?
Я молча развела руками. У меня было подозрение, что это дело рук Лары-Лауры, но я промолчала. Я теперь вообще старалась не проронить лишнее словечко о Глебе, даже с Улей. Но все-таки мне стало легче. И, придя домой, я первым делом выбросила в помойку те фотографии, что покоились в «Истории КПСС».
Через несколько дней выяснилось, что никакой редактуры для меня пока нет, но со временем, возможно… Я совершенно не знала, куда себя девать. В однокомнатной квартире даже уборкой невозможно все время занять. Глеб почти не бывает дома, разумеется, к его приходу я всегда готовлю ужин, стараясь, чтобы это было что-то легкое, не слишком калорийное… Я выполняю все свои обязанности, но…
И Глеб на первый взгляд такой же, как всегда, но я чувствовала, что между нами почему-то словно выросла стена. Или я все это придумала?
В один отнюдь не прекрасный день мне все стало ясно.
Я ездила к свекрови помочь ей собраться: она уезжала в Карловы Вары – лечить печень. Поездку ей оплатил Глеб, и она была на седьмом небе. Даже на меня не обижалась.
Мы еще посидели, потом простились, и я поехала домой. Открыв дверь ключом, я сразу услыхала голоса на кухне. Глеб и кто-то еще. А, Генка! Похоже, они там решили выпить, я уже хотела крикнуть им, что я пришла, но тут до меня донесся голос Генки:
– А как же Санька?
– Ах, боже мой, если бы я знал! Пойми, я чувствую себя как стреноженный конь…
– Ты хочешь сказать, как стреноженный жеребец, – довольно ядовито произнес Генка.
– Дурацкая шутка! Нет, правда, я совершенно растерян. Думаешь, я не знаю, чем я обязан Сашке? Прекрасно все понимаю и даже больше тебе скажу: я ее по-своему еще люблю, она как часть меня самого, вот это меня и мучает.
Он замолчал. Я стояла замерев. Вот оно – то, чего я боялась. Он любит меня, но «по-своему»! То есть попросту терпит без отвращения, так, что ли?
– И все-таки, Глеб… Баб у тебя было и будет тьма, а Сашка… Сашка – она ведь уникальная Такие на дороге не валяются.
– Да знаю я все, знаю! – раздраженно произнес Глеб. – Но если бы ты ее видел…
– Кого? Сашку?
– Да не Сашку, а Яну! Ты пойми, она же не просто красивая, она умница, и вообще, в ней столько перца… Она такая отчаянная, у меня дух от нее захватывает, я как будто в другое измерение с ней попадаю. А Сашка… Она хорошая, добрая, самоотверженная, все так… Но я знаю ее вдоль и поперек. Она, прости меня господи, кажется мне такой пресной…
– Это Сашка-то пресная? Тебе не стыдно, Глебка? Я никогда столько не ржал, как в то лето, когда мы в Коктебеле вместе отдыхали. Помнишь, мы там на свадьбу попали, а невеста была с огромной жопой…
– Ну и что?
– Сашка тогда схохмила: «Снился мне зад в подвенечном уборе». Она такая веселая была, заводная… Да и вообще, зажрался ты, браток. Счастья своего не ценишь, – тяжело вздохнул Генка.
– Стоп, стоп, ты что, влюблен в Сашку?
– Ничего я не влюблен, – как-то угрюмо произнес Генка. – Но ты все равно дурак!
– Ну допустим, что я тебе поверил, хотя не очень… У вас с ней что-то было?
– Ты сдурел? Похожа Сашка на баб, которые исподтишка блядуют с друзьями мужа?
– Непохожа, это правда, а там кто ее знает, может, она втихаря…
– Глеб!
– А что? Скрывала же она от меня несколько лет, что работает прислугой.
– Что?
– А то… Она мне призналась, что никакой она не бухгалтер в фирме, а домработница у каких-то богатых идиотов. Она же от меня это скрывала!
– Но ведь это она скрывала, чтобы ты, мудак, не комплексовал!
– А любовников она скроет, чтобы я не чувствовал себя рогоносцем.
– Тебе легче считать ее виноватой, да?
– Может быть…
– Ах, идиот, дурак ты набитый. Такую бабу на какие-то пряности променять…
– Пряности? – пьяно засмеялся Глеб. – Но если б ты видел Яну, если бы ты знал… Я, Генка, мужик неслабый, пол-Москвы могу трахнуть, а она… Она из меня все соки выжимает, и как…
Больше я слушать не могла, хватит с меня. Я на цыпочках вышла на лестницу, отчетливо понимая, что моя жизнь с Глебом кончилась. Бесповоротно.
Но что мне делать, куда идти? Если бы я могла уехать к бабушке, но и это невозможно. Я вышла во двор.
Уже наступил вечер, но летняя темнота была еще прозрачной, нестрашной. Надо все хорошенько обдумать. Я добрела до сквера и села на лавочку. Кругом было безлюдно. Я закрыла глаза. Когда жизнь по-настоящему берет меня за горло, я начинаю сразу думать, как выбраться, а уж потом предаюсь унынию и рефлексии. Ясно одно – жить с Глебом я не буду.