Мы все смотрели на тело, раскиданное на битой брусчатке площади. Ничего не происходило. Кто-то шумно выдохнул.
И тут Доминик сел.
Кто-то из женщин вскрикнул, кто-то из мужчин выругался, все отпрянули.
Доминик аккуратно, неестественно ровно согнулся в поясе, поднимая спину от земли. В том, что тело с затылком вместо лица может двигаться, было что-то особенно жуткое. Руки его остались болтаться по бокам, как плети, а голова начала медленно поворачиваться. Она двигалась, как на шарнирах, будто механическая игрушка, расправляя сложившуюся складками кожу на шее.
С мерзким хрустом голова встала на место, и глаза Доминика тут же ожили, потеряв стеклянное выражение. Он взмахнул руками и, легко оттолкнувшись от земли, встал.
— Ай-ай-ай, Шеферель, как нехорошо! — Доминик отряхнул ладони. — Я думал, ты играешь честно.
С этими словами он бросился вперед, на Шефереля. Тот качнулся, пытаясь уйти от удара, но наперерез ему бросился Оскар, метя в горло инквизитору. Его прыжок послужил сигналом, и все, кто хоть как-то держался на ногах, кинулись следом, врезаясь в мгновенно преодолевшую площадь армию Доминика.
Все смешалось в одну массу тел и костей. Вой и рычание рвали барабанные перепонки, и, хотя я пыталась пробраться вперед, Китти неумолимо тащила меня назад, куда-то вглубь зданий.
— Слушай, — прошипела она мне на ухо, — у меня был всего один приказ: сделать так, чтобы тебя не убили. И я сделаю, и если надо — я тебя даже оглушу. Так что, пожалуйста, не доводи меня до насилия!
Смотреть, как бьются твои друзья, и стоять в стороне, тяжело. Но смотреть, как смертельная опасность грозит тому, ради кого ты живешь, — невыносимо, и, хотя я дергалась, пытаясь вырваться вперед, Китти держала меня стальной хваткой вампира.
А там, впереди, площадь превратилась в свалку тел и когтей. Я едва разбирала, где свои, где чужие, перескакивая взглядом с места на место, ища Оскара, Черта, Всполоха. Иногда мне казалось, что я вижу их, иногда — что это просто тень мелькает на стене. И хотя Оскара не заметить было трудно, мне то и дело казалось, что он пропадает под тяжестью вражеских тел. Я слышала, как вскрикнула какая-то женщина, видела, как упала одна из лисичек, рухнув под лапы своих врагов. Сестра, отвлекшись всего на мгновение, тут же получила тяжелый удар по голове, раскроивший лицо, покачнулась, рухнула рядом — и уже не вставала. Черно-серое море дерущихся тут же скрыло их, и, даже если они были живы, выбраться оттуда им бы вряд ли удалось.
Смерть — это страшно. Каким-то особенным страхом. Когда ты видишь, как твои друзья падают, истекая кровью, с размозженными черепами, с разорванными шеями, кажется, что все это абсурд, какая-то чудовищная нелепость.
Я плакала от ужаса, не смея оторвать глаз от поля боя, а Китти сжимала мне руку с такой силой, что, казалось, вот-вот хрустнет кость.
— Oh, my god, — шептала она побелевшими губами, — oh, my god…
Как ни много жизней унесли призраки города, все же армия Доминика изначально превосходила нашу во много раз, и все, что удалось сделать первостроителям, это немного выравнять баланс сил. Но мы все равно проигрывали. Это стало ясно через несколько минут, когда я увидела, как все новые и новые нелюди Москвы врезаются в наших оборотней, как кулак опытного бойца входит в тело новичка. И хотя никто из участвующих новичком не был, нас было просто… мало.
Москвичи теснили назад, одной сплоченной массой сдвигая границы. Я панически пыталась найти Шефереля глазами и наконец увидела — в обычном человеческом виде, к которому я привыкла, он бился с каким-то волком одной рукой, в то время как левая висела как плеть, на его светлом плаще проступили пятна крови. Я вскрикнула, кинулась вперед, вырываясь из хватки отвлекшейся на секунду Китти, расправляя на бегу крылья.
К счастью, летающих оборотней не так уж много, иначе битва была бы не только на земле, но и в воздухе. Однако мне «повезло» — стоило подняться над дерущимися, как я почувствовала острою боль в правом крыле и тяжесть, волокущую вниз. Кое-как извернувшись и изо всех сил стараясь не упасть, я увидела, что мое крыло пробито, и на нем повис какой-то вражеский оборотень с клювом и укрытым пестрыми перьями лицом. За спиной у него били по воздуху ястребиные крылья.
Мы рухнули вниз. Он мгновенно бросил меня и вновь поднялся в воздух, разыскивая следующую жертву, а я, стараясь не шевелить поврежденным крылом, попыталась убраться куда-нибудь в сторону, избегая случайных ударов. Шефереля не было видно, и сердца коснулась холодная, глубокая паника.
Я быстро огляделась, надеясь увидеть где-то его светлый плащ, и действительно он взметнулся всего в паре метров от меня — и упал. Я кинулась вперед, забыв о боли, об опасности и о десятках оборотней, дерущихся совсем рядом.
Шеф оказался за одним из булыжников, по неведомой причине разбросанных по нижней площади. Он сидел на земле, прислонившись в нему спиной, часто сглатывая. Когда я подобралась ближе, он с трудом перевел на меня глаза и дернул ртом, пытаясь улыбнуться.
— О, Чирик, — он снова сглотнул, и я увидела, что губы и язык у него в крови, — я же просил тебя не влезать, дура.
Я не обращала внимания на его слова, пытаясь понять, где он ранен. Левая рука действительно не действовала, валяясь рядом как игрушечная, на горле было несколько глубоких укусов, сочащихся кровью, — но, к счастью, порвать его никто не успел. Правой рукой он придерживал левый бок, влажный и темный.
— Что мне сделать? — Я готова была убить себя за полную бесполезность. — Пожалуйста, скажи, что мне сделать?!
Шеф улыбнулся, глядя на меня с неожиданной теплотой и даже беззаботностью:
— Выжить.
Я не знаю, как заканчиваются бои. Просто вдруг все остановилось. Где-то еще продолжали рвать друг друга два волка, но исход битвы был уже ясен.
Я осторожно высунулась из-за камня — и похолодела. Тут и там лежали те, кто только что был жив, кто дрался. Площадь опустела, темнея трупами. Они лежали рядом — только что враги или друзья, а сейчас просто мертвые существа, оборвавшиеся жизни. Мой взгляд перескакивал с одних на других, пытаясь и боясь узнать знакомых. И тут я вскрикнула: нелюди Доминика добрались до наших людей. Если и мы сами с трудом справлялись с себе подобными, то у простых лекарей и эмпатов не было никаких шансов. И сейчас я видела зеленый плащ Крапивы, капюшон, откинутый с головы, и прядь волос, утонувшую в луже крови, — ей просто вырвали горло. Дальше, едва видные отсюда, вместе, как и при жизни, лежали, не двигаясь, две ярко-рыжих лисы. Я понадеялась было, что они просто оглушены, но бока их не шевелились в малейшей попытке дыхания. Среди них, опасливо опустив головы, рыскали нелюди Доминика, постепенно распрямляясь и ощущая себя победителями. Они даже не трогали тех, кто был ранен. Всполох, тихо скуля, полз по земле, волоча за собой задние лапы, — у него не хватало целого куска спины у самого хвоста. Не знаю, как он вообще еще мог двигаться.
Я не видела Черта, не видела Оскара, и паника разрасталась во мне как атомный гриб. Я зажала себе рот, чтобы не закричать.