Гардеробщик вручил ему пальто Елены Алексеевны.
– Уже нашла, – процедил Кольт сквозь зубы.
Елена Алексеевна вежливо улыбнулась Светику и сказала:
– Добрый вечер.
Светик в ответ надменно кивнула и окинула ее с ног до головы ледяным уничтожающим взглядом.
Петр Борисович нервничал и спешил. Вместо того чтобы просто держать пальто, он стал одевать Орлик как маленького ребенка, застегивать пуговицы, поправлять воротник. Елена Алексеевна не сопротивлялась, не выказывала удивления, только тихо заметила:
– Петр Борисович, у меня шарф в рукаве.
Он присел на корточки, вытянул шарф, а когда поднялся, ему в лицо смотрело несколько фото– и телеобъективов. Маленькая взлохмаченная корреспондентка ткнула ему в рот микрофон.
– Петр Борисович, пожалуйста, буквально несколько слов! Поделитесь с нашими телезрителями, что вы чувствуете в этот торжественный момент?
– Счастье! Абсолютное счастье! – ответил Кольт и, не оглядываясь, сжимая локоть Елены Алексеевны, держа ее белый шарф высоко, словно знамя, он помчался к выходу.
Вероятно, Светик очень рассердилась, но из-за обилия объективов и публики она не позволила своему гневу вырваться наружу. Последнее, что услышал Кольт, был ее воркующий голос:
– Папа всегда страшно занят, всегда спешит, к тому же он скромный, совсем не публичный человек.
На улице мела мокрая метель, хлопья сверкали в свете фонарей, летели в лицо, таяли на губах.
– Подождите, Петр Борисович, как же вы пойдете в пиджаке? И ботинки у вас совсем тонкие.
– Вон там моя машина. В машине куртка.
– Нет, пешком, пожалуй, не стоит, – сказала Орлик, когда подошли к большому черному джипу, который успел стать белым от снега, – правда очень грязно. Вы поезжайте, а я дойду.
– Садитесь, я вас довезу.
– Не нужно. Тут совсем близко, пешком получится быстрей, чем на машине. Видите, какие пробки.
Шофер выскочил, принялся стряхивать налипший снег.
– Елена Алексеевна, мы оба промокнем, пока будем спорить, пожалуйста, садитесь в машину, – сказал Кольт и открыл перед ней дверцу.
– Хорошо. Но только поехали быстрее. Мне нужно собраться, я улетаю надолго. А кстати, вы все-таки тоже летите завтра?
– Нет. Я просто не стал говорить Герману, иначе пришлось бы еще два часа с ним объясняться.
Они оказались вдвоем на заднем сиденье. Кольт все никак не мог расстаться с белым шарфом, машинально наматывал его на руку и зачем-то пытался вспомнить имя той девочки из параллельного класса. Ее точно звали не Елена. Люда, кажется. К тому же Орлик никак не могла учиться в параллельном классе. Она родилась в шестьдесят седьмом, когда Кольт закончил не только школу, но и философский факультет МГУ.
Шофер сел за руль, включил «дворники», не оборачиваясь, спросил:
– Куда едем, Петр Борисович?
Кольт посмотрел на Орлик.
– Куда едем, Елена Алексеевна?
– Нужно пересечь кольцо и дальше по Пресне. Там я покажу.
– Понял, – кивнул шофер и дал задний ход, чтобы вырулить со стоянки.
Петр Борисович в очередной раз намотал на руку шарф и сказал:
– Кольцо сейчас стоит.
– Сейчас все стоит, – добавил шофер.
Это было верное замечание. В узком переулке скопилась плотная неподвижная пробка. Большой джип кое-как развернулся и сумел отъехать от стоянки всего на несколько метров. Дальше никакого движения, только нервные взвизги сигналов, вой далеких и близких сирен, мелькание сквозь снег разноцветных огней.
– Надо было мне пойти пешком, – вздохнула Орлик, – давайте, я вылезу потихонечку, а то ведь будем стоять до ночи.
– Ни в коем случае, – сказал Кольт, – здесь вылезать нельзя. Во-первых, опасно, во-вторых, вон, видите, гаишники. Заметят, сразу оштрафуют. Вас кто-то ждет?
– Сложный вопрос. Не знаю. Сейчас, одну минуту.
Она достала телефон, долго смотрела входящие звонки, читала почту, наконец произнесла:
– Вопрос правда сложный. С одной стороны, конечно, ждут. Но с другой, совсем наоборот. Не ждут. Мне бы очень хотелось, чтобы не ждали, но от меня ничего не зависит.
– Простите, не понял.
– Ладно, сейчас объясню. Вчера из Лондона прилетел Аллен. Муж моей дочери, то есть еще не муж, но уже отец Ванечки. Там сложные отношения, Оля сначала заявила, что не желает его видеть, но сегодня они все-таки встретились. Сейчас Аллен у нас дома. Оля написала, чтобы я срочно пришла, но это как раз может означать, что мне там пока не стоит появляться. Ой, что ж я вам голову морочу? Давайте я все-таки выйду. Честное слово, я проскользну осторожно, гаишники меня не заметят. – Она взялась за ручку, но в этот момент пробка двинулась, джип поехал.
Петр Борисович погладил намотанный на руку шарф и сказал:
– Елена Алексеевна, знаете, о чем я вдруг подумал? Вы единственный на свете человек, которому я приношу удачу. Смотрите. В прошлый раз, пока вы летели со мной в самолете, у вас родился внук. Сегодня, пока вы сидите у меня в машине, ваша дочь может помириться с отцом ребенка. Логично?
– Да, правда. Вдруг они помирятся? Аллен Ванечку ни разу не видел. Оля даже не сказала ему, что у него родился сын. Он узнал случайно, от общих знакомых, и сразу примчался в Москву. Удивительно терпеливый и порядочный мальчик. Не понимаю, за что моя злодейка его так мучает. А кстати, у вас, Петр Борисович, очень красивая дочь. Она писательница?
– Нет. Она балерина.
– Надо же, какая умница, балерина, да еще написала книгу и получила такую серьезную литературную премию. Что, книга действительно хорошая? Впрочем, простите, вы отец, вы не можете судить объективно.
Джип доехал до перекрестка и опять встал.
– Книга совершенно идиотская, я ее не читал. Пожалуй, сейчас мы с вами оба вылезем, но только с моей стороны, и нырнем вон в то заведение, – сказал Кольт.
Он открыл дверцу, ступил в глубокую лужу. Ледяная грязная каша доходила до щиколоток. Подавая даме руку, он представил себе, как было бы элегантно подхватить ее на руки и поставить на сухой островок. Но вовремя одумался. Во-первых, получится ужасно, если он не рассчитает силы и уронит ее прямо в грязь. Во-вторых, даже если не уронит, поставить все равно некуда. Никаких сухих островков, сплошная слякоть.