Елена Алексеевна была в крепких сапогах, ног не промочила. Кольт в своих замшевых ботиночках промок насквозь, до колен.
Заведение, в которое они нырнули, было маленькой французской кофейней, скромной, но весьма дорогой. При виде Кольта швейцар вытянулся в струнку и отдал честь.
– Добрый вечер, Петр Борисович.
Мгновенно явился пожилой строгий метрдотель, тоже вытянулся в струнку.
– Привет, Кузя, – сказал Кольт метрдотелю, – организуй мне, пожалуйста, ботинки, носки и, наверное, штаны какие-нибудь.
Метр нисколько не удивился этой просьбе, козырнул по-военному и ответил:
– Понял, Петр Борисович. Штаны в смысле обязательно брюки или можно джинсы?
– Можно джинсы.
Швейцар бережно снял пальто с Елены Алексеевны, повесил на плечики, в отдельный шкаф и обратился к Кольту.
– Петр Борисович, позвольте шарфик.
Белый шарф был все еще намотан на руку.
– Ой, это мой, – обрадовалась Орлик, – надо же, я думала, что потеряла его.
Кольт не стал разматывать шарф, взял Орлик под руку и повел через маленький общий зал, вверх по винтовой лестнице, на вип-балкончик. У него мелькнула мысль об отдельном уютном кабинете, в заведении имелся такой, с диваном, аквариумом и душевой кабинкой. Но Петр Борисович мгновенно эту мысль отбросил и даже покраснел слегка, как будто Орлик могла ее прочитать по глазам.
Народу в кофейне было совсем мало. На балкончике вообще никого. Завибрировал телефон. На экране высветилась Наташа. Кольт отвечать не стал. Прежде чем выключить аппарат, позвонил Агапкину.
– Федор, ты не жди меня сегодня.
– Почему?
– Объясню потом. Не жди, ложись спать.
– Петр, что у тебя с голосом? Ты в порядке?
– А что у меня с голосом?
– Ты сипишь.
– Я ноги промочил. Все, Федор, будь здоров.
Он отключил телефон. Пока он говорил, Орлик читала свою почту.
– С ума сойти, они, кажется, правда, помирились. Оля пишет: можно, Аллен у нас переночует? Она еще спрашивает, балда. Разумеется, можно!
– Стало быть, чем позже вы вернетесь, тем лучше?
– Ну, не знаю. На самом деле важно, чтобы Ванечка им не мешал. Я бы взяла его к себе спать. Петр Борисович, а вы правда приносите мне удачу. Теперь я отправлюсь в степь со спокойной душой. Впрочем, боюсь, не будет там покоя. Знаете, может быть, вам удастся повлиять на Германа Ефремовича? Это ведь варварство устраивать туристический шабаш вокруг древних развалин. Там еще столько серьезнейшей работы, а Герман Ефремович выдумал какие-то вибрирующие зеленые лучи.
– Это разве он сам выдумал?
– Конечно, а кто же еще? Ему нравится дурачить тех, кого он называет профанами. То есть большую часть человечества. Я тоже профан.
– А я? – спросил Кольт.
– Вы не принадлежите ни к какому тайному обществу?
– Ну-у, я член гольф-клуба. Почетный милиционер, почетный буддист и доктор буддистской философии, с легкой руки Германа. Он же наградил меня титулом воплощенного Пфа, брата Йорубы. Сам он божество Йоруба, а я, стало быть, его брат. Да еще я был членом КПСС и аккуратно платил взносы до девяностого года.
– Это не считается. Значит, вы тоже профан. Я очень рада. И как профан профану я вам должна сказать, что, если наш Йоруба не прекратит это туристическое безобразие, я брошу его развалины. Я уж лучше буду копать в Великом Новгороде.
Бесшумно подошел метр Кузя, поставил на стол спиртовку, на которой в керамическом чайнике дымился глинтвейн.
– Петр Борисович, все, что вы просили, доставлено к вам в кабинет.
Кольт ушел переодеваться. Когда он вернулся, Орлик разговаривала по телефону.
– Петр Борисович, боюсь, мне пора ехать, – сообщила она печально, – иначе они опять поссорятся. Ванечка плачет, у него зубы режутся, он не дает им поговорить спокойно, и Оля раздражается.
– Ну а как же, когда вы улетите, что будет?
– Бабушка, моя мама, поможет.
Пробки давно рассосались. Джип доехал до ее дома минут за десять.
– А в Москве копать совсем нечего? – спросил Петр Борисович, когда джип остановился у подъезда старого послевоенного дома на Пресне.
– Кое-что есть. Но это не совсем моя тема. Почему вы спросили?
– Просто так. Я прилечу в Вуду-Шамбальск, не знаю точно когда, но вы меня ждите. Вот моя визитка, тут много номеров, вы звоните по тому, который вписан от руки. Хорошо?
– Обязательно. Тем более я не успела поговорить с вами о самом главном. Наверное, только с вами я могу об этом поговорить. Вы ведь приносите мне удачу.
– О чем именно?
– О хрустальном черепе Альфреда Плута. Нет, не сейчас. Это очень серьезный, долгий разговор. Придется объяснять, кто такой Альфред Плут и что такое хрустальные черепа. Их в мире существует всего два. Оба обнаружены в Южной Америке, при раскопках древних храмов майя. Их называют черепа рока. Первый откопали в самом конце девятнадцатого века, второй в начале двадцатого. Оба сделаны из цельных кусков хрусталя, в натуральную величину. Технология фантастическая, невероятная. Они так преломляют свет, что сияют изнутри. Возможно, существует третий хрустальный череп. Он принадлежал Альфреду Плуту, это художник-алхимик.
– Я знаю, он жил в шестнадцатом веке, – перебил Кольт. – «Мистериум тремендум».
– Вы знаете? Удивительно! – У нее зазвонил телефон. – Да, сейчас, простите. Нет, Оля, это я не тебе. Все, успокойся, уже возле дома. Буду через минуту.
Из трубки слышался отчаянный детский рев и нервный женский голос:
– Ну, мама!
– Я сказала, через минуту. Так вот. – Она захлопнула телефон и спрятала в карман. – Если я права, он может находиться в одном из двух мест. В Вуду-Шамбальской степи, под развалинами храма сонорхов. Но при том безумии, которое устроил Герман Ефремович вокруг развалин, искать его невозможно, да и просто опасно. Ему цены нет, даже трудно представить сумму, которую дали бы за него коллекционеры древних реликвий. Второе возможное место – маленький остров в Северном море…
У нее опять зазвонил телефон.
– Все, простите, я побежала. – Она выскочила из машины и исчезла в густой метельной мгле.