Она спросила с испугом:
– Надеюсь, хоть мы туда не пойдем?
– А сколько этот гад пробыл на Земле?
Она поколебалась, ответила с некоторой заминкой:
– По нашим данным, не больше трех месяцев.
– Надеюсь, – ответил я с облегчением, – бацилла политкорректности еще не разложила. До конца, но, пойми меня правильно, и сейчас, что ни брякни, все не так поймут.
Музыка оглушала, давила, раздевала, превращала вот прямо на месте в черт знает что, в амеб, демократов, всеядников. На входе двое могучих амбалов осмотрели нас внимательно, торкесса пробормотала тихохонько:
– Какие же оба мордобои…
Я переспросил:
– Кто-кто?
Она фыркнула при виде моего недоумевающего взгляда, пояснила:
– В смысле – мордатые парни. Господа, а где касса?
Я сказал ей громко, чтобы перекричать шум:
– Это ты у них спрашиваешь? У них наушники, не видишь?.. Чтобы не оглохнуть.
– А как же с ними общаться?
– Знаками. Только не вздумай спрашивать про Хуана. Или про Хуаниту.
Она не поняла, раскрыла хорошенький ротик, я сказал ей в ухо:
– Здесь все черным налом, а кассовый аппарат муляжный. Пойдем, уже все видят, что ты с Луны упала. В смысле, инопланетная шпионка! Ишь, платить в кассу вздумала…
Вырвавшийся из зала рев едва не отшвырнул нас как могучим взрывом на проезжую часть улицы. В зале цвета сочно-красной свежеободранной плоти толкутся сотни людей. Из-за тесноты никто не танцует, только виляют задницами, что вообще-то очень удобно для тех, кому медведь ухи оттоптал, всегда можно сослаться, что мешает не только Фаберже, но и теснота. Свет выхватывал потные и совсем уже одемократненьи лица с остановившимися пустыми глазами, спущенные с плеч бретельки, белые сиськи, многие девушки нарочито загорают в купальниках, чтобы потом вот так на дискотеках ошеломлять контрастом коричневой и белой кожи, ребята иногда вскидывали кверху руки, то ли показывали, что они ими ничего не делают там внизу в тесноте, то ли тряслись в экстазе, как хайландеры.
Торкесса приблизила лицо к моему уху, сказала в страхе:
– Зомби?..
– Сплюнь, – посоветовал я. – Это просто демократы. Термиты и демократы только в толпе чувствуют себя комфортно.
– Но почему у них такие тупые лица?..
– Потому что демократы, – объяснил я. – Их по лицам можно отличить на улице, на работе. А также по фразам, которые их органчик в черепе выдает регулярно. Ну там, что силой решить ничего нельзя, Россия – сука и ответит за все, Ковалев – совесть нации, террористы не имеют национальности… Стоп, посмотри вон туда!
Она послушно уставилась на раздевающуюся в танце толстомясую блондинку у шеста. Устроители сообразили, что фотомодели – это вместо вешалок, а для мужчин женщины должны быть с толстыми задницами и таким же выменем, так что у шеста неуклюже двигалась в танце настоящая доярка, да что там настоящая: настоящая украинская доярка! Кто понимает, тот поймет.
– И… что?
– Да не туда смотришь, – сказал я терпеливо в ее розовое ушко. – Вон там, за этой девицей, по ту сторону компания крутых парней, а спиной к нам мужик в клетчатой рубахе.
Она вспыхнула, голос ее задрожал от негодования:
– Ты эту бабищу называешь девицей?.. Да на ней мяса, как на…
– Тихо-тихо, – прервал я. – Это и есть настоящая женщина. Диетами ни себя, ни других не мучает! А любой мужчина предпочитает качаться на волнах, чем биться о камни… Зайдем с двух сторон, пусть тебя заметит первой. Да не девица, а тот мужик в клетчатой. А я зайду сзади.
– Трус!
– Общечеловек, – поправил я. – Демократ. Теперь трусом быть не стыдно, а почетно.
Она посмотрела на меня с отвращением:
– Что за прогнивший мир…
– Они девки хоть куда, – ответил я легкомысленно, – а мы парни – хоть кого… Ох, прости, ты же, наверное, женщина…
Она посмотрела на меня ледяным взором:
– И что натолкнуло тебя на такую неожиданную мысль? Наверное, мои сиськи?
Я посмотрел на нее наглым взглядом:
– Сиськи? Где?
Она возмущенно фыркнула, отвернулась, мы проталкивались через толпу. Я наконец вспомнил, что она сейчас мой напарник, а напарник при случае и жизнь спасет, догнал ее и прокричал в ухо:
– А вообще-то у тебя изумительный лифчик!
Она молчала так холодно, что я заподозрил, не знает ли, что изумительным называют тот лифчик, который снимают с женщины и изумляются: «А где же сиськи?», но вряд ли она знает такие тонкости, если считает, что кормчий – это повар, дышло – легкие, куратор – петух, а хлебнуть – это откусить хлеба. Так что ничего удивительного, что сразу же хотела помочь мне тем способом, о котором наслушалась и насмотрелась со всех экранов, зато теперь, когда маски сброшены, хрен допустит мои скифские лапы до ее нежного тела, чтоб не хрустнул, мол, скелет….
– Сиськи, – сказал я ей в затылок, – это лицо женщины. Сиськи есть – ума и диплома не надо, это все мелочи в нынешней жизни. Я лично сам, будучи эстетом и глубоко культурным и очень образованным человеком, больше всего ценю в женщине три достоинства: лицо и грудь. Сама понимаешь, дипломы можно приобрести хоть в универе, хоть на рынке у молдаван, а вот сиськи – это дар свыше, потому и ценится выше…
Она не слушала, протискивалась в потной жаркой толпе, ее пробовали схватить и заставить танцевать, но она брезгливо отдергивала руки, двигалась дальше. Никто не обижался, все понимают, что заменимы все женщины, не фиг убиваться по Джульетте или Изольде, все бабы одинаковы, а раз все одинаковы, то зачем платить больше, одна откажет, другая нет, все без проблем, гуляем, Вася…
Мы начали расходиться в стороны, я прокричал в ухо:
– Расстегни рубашку еще на одну пуговицу! Чем виднее грудь у женщины, тем хуже запоминается ее лицо!
Она дернула плечом, словно отгоняла муху, но я ощутил, что какими-то движениями ухитряется, не прикасаясь руками, сделать сиськи виднее, заметнее, так что все начинают таращиться на них, облизываться, а в это время можно обчистить их карманы и даже поснимать штаны.
Подозреваемый, мужик в клетчатой ковбойской рубахе, красиво облокотился о стойку бара. Через плечо широкая синяя лента с орденом Святой Екатерины, исключительной белизны панталоны, красиво и плотно облегающие его могучие икры, гульфик тоже на месте, сапоги обычные, кирзовые, но с позолоченными шпорами. Самая обычная одежда, так у нас одевались и даже одеваются на Земле, но что-то меня смутно тревожило, какое-то несоответствие, что ли, не так подобраны цвета, или галстук не в тон носкам… впрочем, он без галстука, а носки пока не видно. Хотя нет, вон из-за голенища торчит кончик тряпки, это онучи или, как говорят в народе, портянки, что значит, носками не пользуется, облом.