– Скорее простое сближение, – предположил я. – Запад и Восток сближаются на высшем уровне, а эти сближаются на… своем. И все в благородных целях дать отпор наступающему исламскому миру. Пойдемте, надеюсь, дождь прекратился.
За пределами пещеры камни блестят, отполированные, вымытые, вычищенные, а небо сияет неслыханно синее, победно-яркое. Даже солнце, умытое грозой, светит задорно и молодо.
Мы вышли в этот юный мир, ливень омолодил абсолютно все, трава стала по-настоящему зеленой, яркой, а камни обрели цвет: в каждом оказались вкрапления розового, красного, синего, даже зеленого, иные просматриваются в глубину, словно наполовину из стекла, наши легкие жадно заглатывают чистейший безнитратный воздух.
Женщины не смотрели друг на друга, общались только со мной, а я, чтобы выскользнуть из неприятного положения, поступил чисто по-мужски, смылся. Обе остались позади, а я, делая вид, что погнался за яркой бабочкой, убежал вперед, что-то горланил, чтобы не слышать возмущенные крики торкессы, и так, держась на почтительной дистанции, добрался с ними до деревни.
Там остановился поболтать с дворецким о политике, он в деревне за войта, что значит – староста, мои женщины наконец показались на околице, я вздохнул с облегчением: еще не дерутся, разговаривают. Или уже отодрались.
Парень сообщил, что машину отремонтировал, все в порядке, ехать можно, но не стоит, солнце заходит, а ночью на дорогах опасно, да и время непростое, все-таки пятница тринадцатого числа, полнолуние…
Пришлось снова ночлежничать, я было устроился в отведенной мне удобной комнатке, как послышался стук в дверь. Отворил, не забыв приготовить пистолет, но это торкесса и Виола, монашка. Она успела сменить поповскую рясу на изумительной формы старинное платье, почти полностью открывающее грудь и приподнимающее чем-то таким зад, словно там привязана диванная подушка.
– Привет, – сказал я, пропуская их в комнату, – честно говоря, я приготовился к объятиям Морфея… Нет, не совсем греческая любовь, это я так, оговорился… Просто завтра вставать рано.
Они молча смотрели на меня, монашка потупила глаза, ее нежные щеки окрасил стыдливый румянец, начал разгораться все жарче и жарче. Я ощутил недоброе, потуже затянул пояс и сказал настороженно:
– Ну, признавайтесь, что сперли?
Щеки монашки стали совсем пунцовыми. Торкесса сказала нежным голосом:
– Дорогой, мы с Виолой переговорили… и решили тебе помочь. Помочь в твоих проблемах. Позволь нам тебе помочь в твоих проблемах и затаенных желаниях! Ну позволь. Мы все сделаем, чтобы удовлетворить все-все твои самые затаенные сексуальные фантазии.
Я отступил, прижавшись спиной к стене, ответил затравленно:
– Да нет у меня никаких фантазий! Тем более затаенных. Я вообще человек без фантазии. Просто ставлю на четыре кости и… Девочки, вам задурили голову, а вы поверили!.. У мужчин проблем не бывает, и о бабах не думают. Вовсе. Думают о них бабники, мандастрадатели, лизуны, извращенцы, слабаки, импотенты, всякие перверсники, но – не мужчины!
Монашка широко распахнула глаза, а торкесса сказала тем же голосом, словно пела заученную арию, даже грохот железнодорожного состава, проносящегося рядом по костям Анны Карениной, не заставил бы сбиться с такта:
– Но мы можем разгрузить тебя… О, какие твердые, блендомедом пользуешься?.. Мы все сделаем для тебя… Может быть, у тебя с двумя получится лучше… или вообще получится…
Я прорычал, чувствуя, что еще вот-вот, и дам ей по дурной все же морде:
– Заткнись, дура!.. Ты что же, думаешь, что, если не сую тебе под нос свои гениталии, у меня их нет? Или они не в порядке? Как раз все в порядке, потому и не зацикливаюсь… У мужчин всегда есть нечто выше, чем ваши дырки. Я и так… уже хрен знает что, я не человек… потому что стараюсь быть, как все… как все это жрущее и срущее стадо!.. И так молчу и даже стыдливо хихикаю, когда парни при мне целуются и начинают друг друга лапать и сопеть, одобрительно крякаю, когда жена моего друга при мне трахается с другим моим другом, молчу и соплю в тряпочку, когда внучек трахается с бабушкой, когда папа предпочитает иметь собаку, чем жену и даже ее подругу… Я молчу, будто это в самом деле шик: эксгибиционизм, вуайеризм, садизм или мазохизм, а вовсе не больная психика… но сам я не могу трахать все, что движется и не движется!..
Монашка испуганно промолчала, но торкесса округлила большие голубые глаза.
– Но почему, дорогой?.. Я буду… мы будем делать для тебя все! Все твои самые затаенные фантазии… Разве это не в природе мужчины – трахать все, что перебегает дорогу? Или прячется под камешком?
– Это в природе скота, – прорычал я. – Скота!.. Скота, понимаете, две дурехи?.. Да, я – скот, сам знаю! Но я и человек, дуры! Этот человек в постоянной борьбе с этим скотом. Я и так поддался ему во многом, но… этот культ траханья меня достал, достал, достал! Не проще ли зайти в ванную и сбросить излишек? Если надо, поставь фотографию крокодила, как говорится: глаза боятся, а руки делают… Или какой-то девицы, если старомоден. Нет, я не упаду до того, что простое траханье возведу во что-то… стоящее. И душу дьяволу за ночь с тобой или всеми бабами мира – не отдам! Вот не отдам – и все. Пошел он на хрен. Все, свободны. Вы что, не понимаете, что пришли и предлагаете мне такую малость, такую малость… а носитесь с нею как хрен знает с чем!
Монашка испуганно хлопала глазами, а торкесса сделала осторожный шажок назад, глаза как блюдца:
– Дорогой, если тебе надо для сексуального удовлетворения… покричать на нас, покричи! Если хочешь, даже ударь. Можешь связать нас…
Я плюнул, вытолкал их за дверь и запер на два засова.
Утром я встал рано-ранехонько, осмотрел машину, купил бензин, уже готовился идти будить торкессу, как она сама показалась на той стороне деревни. У меня сердце защемило от жалости, такая жалобная, сиротливая, с поникшей головой и сгорбленной спинкой. Подошла, лицо бледное, глаза красные, под ними темные круги, словно всю ночь расписывала пульку.
Я с тревогой и сочувствием посмотрел в ее зареванное лицо:
– Что случилось? Пальчик прищемила?
Она покачала головой, в глаза мне старалась не смотреть.
– Да так, ничего… Похоже, провалила все, что могла провалить.
– Ну-ну, – сказал я сочувствующе, – возможно, ты взялась не с того конца… Нет-нет, оставь мою молнию в покое!.. Этот безудержный секс, понимаешь, не для героев. Это примитивное занятие, простенькое удовольствие – для простолюдинов, что рядятся под героев. Иногда довольно умело рядятся, но умело только для других простолюдинов. Тех самых, которые сами ничего не умеют и не видят достойного, кроме как трахаться и трахаться. У меня нет проблем с траханьем, это только дебилы не думают ни о чем, кроме траханья. Ты просто попадала не по адресу… Я не стану ликовать от свершения того, что лучше меня умеет петух, кролик, тушканчик и почти все насекомые!