Меня заметили не сразу, явно все-таки вьетнамцы или японцы, у них там все в очках, двигаются, глядя в землю, пока один едва не наткнулся на мои растопыренные ноги.
– Ой, кто это?
К нему быстро подбежала женщина, вскрикнула тонким детским голосом, словно главная героиня всех индийских фильмов:
– Ой, какой красивый!
Она поспешно протянула ко мне руки и ухватила на руки питона, словно страшась, что находку перехватят коллеги. Второй сказал с укором:
– Икана, ты же специализируешься на формика пиццеа!..
– Этого питончика, – ответила она, – подарю своему брату. Он любит таких зверюшек.
– А если укусит?
– Увы, – сказала она с жалостью, – это же не змея, питоны не кусают и не жалят… А чего здесь этот туземец?
Мужчина посмотрел на меня задумчиво, предположил:
– Что-то ритуальное. Обряд инициации, к примеру.
– Инициации? – повторила она. – Но это же в подростковом возрасте…
– Многие до седин не выходят из подростковости, – возразил он. – А то и вовсе из ребячества. Пусть, не будем вмешиваться в обычаи туземных племен! Мы же все-таки исходим из доктрины общегалактических ценностей?
– Да, конечно, – ответила она поспешно. Взгляд зеленых глаз остановился на моем обгорелом лице, с него клочьями слезает не только кожа, но сползают, как при тектонических сдвигах, целые пласты прожаренного мяса. – Терпи, туземец… Детские иллюзии теряются трудно. Быть мужчиной не так уж и плохо… Хотя ребенком, бесспорно, приятнее.
Отвернулась, во взгляде сочувствие, смешанное с безразличием и легкой брезгливостью, которую тщательно скрывает, чтобы не задеть моих чувств. Мужчина сказал мирно:
– Смотри, по лицу видно, как он гордится этим испытанием. Еще бы, не всех к нему допускают, не всех!..
– Ладно, – сказала она, – пойдем.
– Пойдем, – согласился он. – Видишь, он глаза выпучил! Гневается, видать.
Женщина, которую он называл Иканой, слегка поклонилась мне и произнесла настолько певуче тоненьким голоском, что я ожидал тут же грациозного танца с пением и двиганьем головы из стороны в сторону:
– Прости за вторжение в ваши… ваши священные ритуалы. Мы удаляемся, дабы не потревожить…
– Да-да, – сказал мужчина, – дабы не потревожить.
К ним подошел третий, еще мельче, уже не вьетнамец, а настоящий звездный пигмей, всмотрелся с отвращением:
– Господи, везде эти дикари!.. Нет, это надо прекратить.
Он вытащил нож и посмотрел на мое горло. Женщина вскрикнула:
– Гого, прекрати!.. Твой бог пусть правит в твоем народе, в чужое племя пусть не лезет!
– Мой бог Кокацепль, – провозгласил пигмей, – бог всего сущего, он получает в свое владение любую звездную систему, на которую ступает сандалия телурийца. Так что здесь правит Кокацепль, и я – от имени бога.
Не успели его остановить, он одним взмахом перехватил ремень на моих руках, выдернул кляп изо рта. Женщина вскрикнула мне жалобно:
– Прости, прости нас за нарушение ваших священных ритуалов! Но этот глупый человек… он фанатик… если потребуете, мы выдадим его вашему племени на расправу, мы чтим обычаи всех племен и народов…
Другой ухватил пигмея сзади и держал его крепко, не давая двигаться, а женщина подобрала веревки и готовилась снова связать мне руки. Пигмей смотрел гордо, счастливый, что дикари разорвут на части, обретет сан мученичества. Я прохрипел обгоревшим ртом:
– Нет Кокацепля, кроме Кокацепля… и ты пророк его… Я признаю его верховным богом…
Двое ахнули, пигмей засиял довольством, подрос, расправил плечики.
– Я же говорил, – произнес он с чувством. – Я же говорил!.. Наше учение истинно, потому что оно верно.
– Я чувствую необходимость припасть к его истокам, – твердо сказал я. – Возьмите меня с этой планеты, где все еще не знают истинной веры в Кокацепля! Это погрязший в невежестве мир, а я хочу ощутить свет… это так мучительно – видеть только узкий лучик!
Мужчина и женщина не успели раскрыть рты, пигмей пообещал твердо:
– Мы берем тебя с собой!
Он поперхнулся, но слово не воробей, вылетит – таких поймаешь, коллеги уставились на него, он заблеял и задвигал ногой, словно пытался соскрести с подошвы что-то прилипшее, похожее на глину, но совсем не глину. Мужчина сказал строго:
– Мы – не можем!
– Знаю, – ответил пигмей несчастным голосом, – но я… пообещал!
– Ну и что?
– По нашей вере нельзя брать слово взад!
– Брать нельзя, – отрезал мужчина, – но тебе его могут вернуть!
Он повернулся ко мне, рука легла на пояс с большим бластером в уже расстегнутой кобуре, но я заговорил первым:
– Нам лучше поспешить, ибо проклятие падет на голову того, или на головы, если их у него несколько, кто задержит приобщение неофита к свету и знанию. Я никогда не верну вам этого слова.
Корабль несется в пространстве, где впереди звезды постепенно белеют и стягиваются в ком, а сзади краснеют и растворяются в инфракрасном цвете, пока мы вовсе не обогнали свет, и тогда на задних экранах зачернели или восчернели угольные ямы, жуткие и страшные, спереди же блистает только одна яркая звездочка, но это, оказывается, не звезда, а так выглядят все звезды и все галактики, стянутые в одну точку свернутого пространства.
Корабль внутри оказался намного просторнее, чем выглядит снаружи, здесь это целый город, а экипаж, как я выяснил в первый же день, всего из троих: Додо – капитан и экзобиолог, Гого – штурман и по совместительству пророк нового бога, а также – Икана. Кем она была, не понял, да и не старался понять, достаточно и того, что женщина, что еще надо, сразу же и симпатичнее всех, хотя именно она намеревалась оставить меня умирать в песках, гуманистка, видите ли, нельзя вмешиваться в чужие ритуалы, дура… но красивая, надо признать, красивая, не зря же дура. И чем больше я смотрел на ее милое и утонченное, как у королевы эльфов, лицо, любовался ее огромными удлиненными глазами, тем больше убеждался, что она дура не простая, а редкостная, что из-за таких вот дур начинаются войны, строятся индийские гробницы и египетские пирамиды, создаются и разрушаются империи, а звездолеты отправляются в глубокий космос за какой-нибудь хреновиной, чтобы вызвать блеск в глазах вот такой же, что куда выше всякого там примитивного ума, ведь она – красивая.
Я старался держаться так, как от меня и ждали, чтобы не разочаровывать: ел руками, пальцы вытирал о скатерть, бананы хавал не с того конца, а шкурки ловко забрасывал на люстры, на светильники, на видеокамеры. Иногда умело забрасывал даже ногами, что вообще повергало их в священный ужас. У них на ногах настоящие копыта, что и понятно, у людей тоже такие будут лет через три-четыре миллиона, когда достаточно далеко отойдем от лазающих по деревьям предков и все еще будем ходить и бегать по земле. Этот процесс уже начался, большой палец постепенно увеличивается, принимает на себя все большую нагрузку.