– Может, спустимся в холл, и я позвоню твоим родителям, задам пару вопросов?
Он и на этот раз знал правду. Скуадрон покопался в моем личном деле.
– О'кей, – сказал я, кляня себя за то, что поддался искушению цветистой лжи. – Если б я ладил со своей семьей, добился бы я успехов здесь? Ведь нелегко признаться в том, что родители ненавидят тебя так, что не хотят видеть дома даже на Рождество.
– Почему же это они ненавидят собственного сына?
– Мы поссорились.
Он опять поднял глаза к потолку:
– Твое поведение произвело на меня глубокое впечатление, и я задался вопросом, каким же образом такого молодого человека, как ты, попросили уйти из нескольких начальных школ. Из пяти, чтобы быть точным. Никак не вяжется с тем, что видел я. Пришлось заглянуть в твое личное дело. – Он посмотрел на меня с самодовольным вызовом. – И будь я проклят, если нашел там что-то, кроме полного тумана.
– Тумана, сэр?
– Отговорки. «Дурное влияние на школу». «Агрессивное поведение». «Представляет угрозу». Чушь собачья. Ни один из этих болванов не снизошел до подробных деталей. Как ты думаешь, какой я сделал вывод?
– Стыдно признаться, но, наверное, поведение мое можно расценить как хулиганское, – сказал я.
Он сделал вид, что не слышал.
– Вывода я сделал два. Судя по записям, твои нарушения дисциплины исключали возможность приема на учебу куда бы то ни было, кроме государственных исправительных учреждений. Однако тебе ничего не могли вменить в вину, поэтому избирали самый легкий путь и просто-напросто исключали.
– Я не думаю…
Рука его поднялась как стоп-сигнал.
– В этом году по собственному желанию отчислено пока что шесть курсантов с пехотного, обычно же за такой срок уходит от силы двое. Почти все шестеро ушли по состоянию здоровья, через лазарет. Ну прямо какая-то эпидемия – переломанные кости. Как правило, раз-два в год кто-то из курсантов ломает руку. Теперь же раз в неделю мы имеем сломанные пальцы, запястья, руки. Контузии. У одного мальчишки обнаружили внутреннее кровоизлияние вследствие разрыва селезенки. Как это его угораздило? «Нога подвернулась, и я упал на лестнице». А затем последовал случай с курсантом артиллерийского Флетчером. Ты ведь знал его, не так ли?
– До некоторой степени, – ответил я, имея в виду, что «некоторая степень» нашего знакомства очень необычна. Эта тема была чрезвычайно серьезной, и я надеялся, что капитан Скуадрон не затронет ее. Скромный, похожий на школьника паренек со свежим розовощеким лицом в круглых роговых очках, Флетчер обогатил мою жизнь и погубил свою благодаря роковому дружескому жесту.
В четверг экзаменационной недели, предшествовавшей рождественским каникулам, я увидел его, с головой ушедшего в книгу за длинным столом библиотеки. Курсанты по обеим сторонам стола тоже занимались, перед ними высились целые стопки книг, и лишь во второй раз взглянув на ребят, я понял, что именно привлекло мое внимание к Флетчеру. Все строчили конспекты, заглядывая в тома военной истории, Флетчер же развлекался, уделив все внимание тому в яркой обложке, явно художественного содержания. Движимый инстинктом, до поры не понимая, в чем дело, я прошел мимо стола и разглядел название книги – «Ужас в Данвиче» [16] . Сочетание названия и зловещего оформления обложки тотчас поразило меня, причем эффект воздействия был сродни той самой силе – разве что в меньшей степени, – что первый раз повлекла меня в лес Джонсона. Я должен был заполучить книгу. Это моя книга. Битый час ерзал я на стуле, делал бессмысленные записи и приглядывал за Флетчером.
Когда он поднялся, я собрал со стола свои вещи и устремился за ним. Да, сказал Флетчер, он будет рад дать мне почитать книгу после того, как прочтет сам. Он дал мне ее полистать, упомянув, что она «просто жуткая». Флетчер и понятия не имел, насколько точным был его отзыв. Брошюрка трепетала и пульсировала в моих руках. Словно я держал колибри.
В течение следующего дня почти половина курсантов – те, что сдали экзамены, – волнами разъезжались на родительских машинах. Последний экзамен, химию, Флетчер сдал в субботу в то же время, что и я – военную философию. Флетчер, однако, думал, что я уже уехал домой, и в половине шестого вечера в пятницу по пути в столовую зашел в мою комнату, не постучав. И, так сказать, застукал меня.
До моего водворения в военное училище «Фортресс» мои героические усилия тайно продолжать «настоящее» обучение оставались досадно невознагражденными. Я крайне нуждался в уединении, но даже тогда, когда удавалось урвать для этого час-другой, все мои потуги продвигали меня к прогрессу черепашьими шагами. Теперь-то я понимаю, что это тревожное и утомительное затишье зависело от физического развития. Эволюционный скачок добавил моему телосложению двадцать фунтов весу и три дюйма росту, прежде чем я был допущен к занятиям строевой подготовкой, и к тому моменту, когда в комнату влетел курсант Флетчер со священной книгой в руках, я как раз делал свои первые робкие шаги Неподвижного Движения – не знаю, как это назвать правильно: когда ты исчезаешь из одного места и возникаешь в другом.
К нынешним рождественским каникулам я преуспел в том, что научился переносить свое тело на расстояние четыре фута от края койки к стоящему у стола стулу посредством утомительной интерлюдии, в процессе которой я не находился ни на койке, ни на стуле, а одновременно в обоих местах; то есть я преуспел, но не до конца. Как бы там ни было, трудно сказать, что конкретно увидел Флетчер, когда ввалился ко мне. Даже не представляю. Живот мой скрутило, в череп словно вбивали рельсовый костыль. А то, что удалось разглядеть внутри этого кошмара, усугубило мои страдания чрезвычайно. Два курсанта в форме влетели в две разные двери. Блистающее облако света и мои физические муки показали мне посягателя или посягателей лишь в форме силуэта в тот момент, когда он резко остановился либо они остановились.
С койки я видел одного из них застывшим на пороге открытой двери. Со стула, в чуть более прозрачной перспективе, я мог разглядеть верхнюю половину туловища фигуры в форме, неподвижно стоявшей рядом с темно-зеленой створкой двери. С обеих позиций была видна яркая обложка книги в руках гостя, и оба моих «я» – на койке и на стуле – почувствовали острую потребность в этой книге. Наша попытка отдать приказ курсанту стоять на месте прозвучала не громче шипения иглы звукоснимателя по пластинке на 78 оборотов. А сам курсант при всем своем желании двигаться не смог бы – его ноги буквально приклеились к полу.