– Пожалуйста… – Он собирался попросить о чем-то таком, что не мог выразить словами.
– Сейчас ночь. Тебе пора в постель.
– Прошу вас…
– Этот мир принадлежит и тебе, сынок. Настолько, насколько я того захочу, а ты сможешь взять у меня то, что будет тебе здесь предложено.
– Пожалуйста.., отвезите меня обратно.
– Сам найдешь дорогу, птенчик.
Коллинз взмахнул кнутом, и лошадь рванулась с места.
Маг исчез, даже ни разу не оглянувшись. Том бросился было за санями, но, споткнувшись, упал в снег. Холод обжег ему бедра и грудь: плед все-таки с него свалился. Он поднял голову – посмотреть на огонь, но и пылающая школа точно сквозь землю провалилась.
Том встал на колени, потом неуклюже поднялся на ноги, пытаясь снова завернуться в плед. Прямо на него двигался снежный вихрь, настоящая белая стена. В отчаянии Том повернулся к ней спиной, стараясь хоть лицо прикрыть, и тут перед глазами его мелькнули зеленые блики – за мгновение до того, как налетевший вихрь сшиб его с ног и швырнул на…
Никуда он его не швырнул. Вытянув руку. Том наткнулся на обитый чем-то мягким подлокотник кресла.
Он снова был в Большом театре иллюзий. Прямо над ним одна-единственная лампочка излучала тусклый свет, создавая причудливую игру светотени там, где в беспорядке валялась его одежда. Том натянул штаны и сунул ноги в мокасины; носки и нижнее белье он, скомкав, запихнул в карман. Вслед за этим надел рубашку. Все это он проделал машинально – голова его, без единой мысли, звенела от пустоты.
Том посмотрел на часы: было девять. Неужели прошло уже около десяти часов с того момента, как Коулмен Коллинз решил с ним "побеседовать с глазу на глаз"? И чем все это время занимался Дэл?
Он вышел в полутемный коридор. Мысль о Дэле вывела его из прострации: нужно немедленно увидеться и переговорить с ним. Еще утром Том был страшно доволен, что приехал-таки с Дэлом в Обитель Теней, теперь у него опять возникло почти уже забытое ощущение приближающейся опасности. Тепло только начинало возвращаться в окоченевшие ступни.
Том дошел до того места коридора, прямо перед поворотом в старую часть здания, где от него отходил еще один, короткий, коридор, ведущий к запретной двери. Он в раздумье остановился, глядя на перекрещивающиеся металлические пластины и вспоминая недавние слова Коллинза: "Это и твой мир, твое царство, сынок". "Что ж, – подумал он, – пора взглянуть в лицо, вероятно, самому ужасному, что есть в этом доме".
И потом, разве он не доказывал Дэлу в первую же ночь, что сам запрет означает не что иное, как скрытое подталкивание к нарушению?
– Я это сделаю, – неожиданно для самого себя сказал он во весь голос.
Не успев начать отговаривать самого себя от вызывающе открытого неповиновения хозяину, он был уже у самой двери.
Бронзовая ручка обожгла холодом ладонь. В памяти всплыла третья картинка, показанная Коллинзом там, на вершине холма: мальчик открывает дверь и окунается в изумительное, неземное, сладко поющее сияние.
Чем ты пожертвуешь: твоими крыльями или твоей песней?
Том распахнул запретную дверь.
– Ты только посмотри, Якоб, кто к нам пришел. – Незнакомец, оторвавшись от письменного стола, улыбнулся Тому. Его напарник тоже поднял голову от разложенных перед ним бумаг и одарил Тома такой же вопросительно-приглашающей улыбкой.
– Нет, ты видишь? – продолжал первый с сильным немецким акцентом. – У нас посетитель, юный посетитель.
– Вижу, вижу, – ответил второй, – глаза у меня пока на месте.
Оба они были уже в годах, гладко выбриты, одеты несовременно, а старомодные очки, как и одежда, явно иностранного производства, несколько смягчали их суровые лица, придавая братьям сходство с университетскими профессорами.
Восседали они за своими столами при свечах. Сзади виднелись высокие, почти до потолка, стеллажи с книгами.
– Пригласим его? – спросил второй.
– Думаю, мы просто обязаны его пригласить. Заходи, мальчик, сделай одолжение. Проходи, проходи. Вот так, сюда.
В конце концов, мы тут работаем и ради тебя тоже.
– Это Вильгельм, а меня зовут Якоб, – представился второй с легким поклоном. Был он шире в плечах и более коренаст, нежели его напарник с лицом добряка. Поднявшись из-за стола, он вышел навстречу Тому, и тот обратил внимание на его вымазанные глиной ботинки. В нос ударил сигарный запах. – Пожалуйста, присаживайся. Вон туда, – он указал на длинный мягкий диван справа от своего стола.
По мере того как глаза привыкали к полумраку, Том рассматривал детали интерьера комнаты: картины темных тонов и какие-то документы в рамках на стенах, чучело птицы на одной из книжных полок, стеклянный колокольчик, высушенные цветы.
– Я знаю, кто вы, вернее, догадываюсь, – проговорил он, присаживаясь на диван.
– Мы – те, кем хотели быть всю жизнь, с самого детства, – заявил Вильгельм. – И в этом наше великое счастье.
Сколько еще людей могут похвастать тем же? Мы хотели оставаться вечно молодыми, и нам это удалось.
– Вторая наша радость – коллекционирование, – добавил Якоб. – И этим мы тоже занимаемся всю жизнь, с самого детства.
– Не знаю, что бы я делал без брата, – снова вступил в разговор Вильгельм. – Это так важно – иметь брата. У тебя есть брат, мальчик?
– Ну, в какой-то степени есть, – ответил Том.
Ответ этот рассмешил братьев. Смех был таким искренним, таким заливистым, что и сам Том к ним присоединился.
– Так чем же вы тут занимаетесь? – поинтересовался он.
Братья переглянулись. Их веселое настроение начало заражать и Тома.
– Чем занимаемся? Сочиняем разные истории, – ответил Якоб.
– Истории? Какие истории?
– Разные – окутанные тайной, завораживающие, забавные, страшные…
– А для кого вы их сочиняете?
– Просто сочиняем, для того чтобы сочинять, – сказал Якоб. – Разве не понятно? Да ведь у нас и в жизни было много сказочного, и почти всегда со счастливым концом. Даже ошибки были счастливыми. Помнишь ту нашу историю про бедную девочку-сироту, в конце концов попавшую на королевский бал? В нашем оригинале туфелька ее была из меха, а в переводе она оказалась хрустальной.
– И получилось намного лучше, – подхватил Вильгельм. – А помнишь, братец, мой странный сон про тебя: стою я на вершине горы.., идет снег.., а передо мною – клетка, как в зоопарке, и в клетке этой сидишь ты и дрожишь от холода… а я смотрю на тебя сквозь прутья…
– Да, ты был в ужасе, но ужас твой смешался с изумлением. Мы хотим, чтобы и наши читатели изумлялись, узнавая сказочный мир, полный чудес.