Наконец ступеньки закончились, и сталкеры очутились на узкой, покрытой тонким слоем мха асфальтовой дорожке. С обеих сторон откуда-то со дна оврага поднимались колоссальные деревья, и там, прямо под ногами, ворочались, кричали, хлопали крыльями – нет, нельзя перепутать эти звуки – ящеры. Не хотелось подходить к покосившимся ржавым перилам и проверять. Крадучись, почти присев на корточки, они «ползли» посредине моста, стараясь не выдать себя, замирая при малейшем шорохе и вздрагивая, когда особо рьяный родитель оглашал воплем крутые склоны оврага. Руки судорожно вцеплялись в оружие, но оба понимали, что единственный выстрел будет последним в их жизни. Этот променад казался бесконечным. Или мост действительно был таковым? Сказал бы кто Максиму, что здесь всего сотня метров, – он бы не поверил. К тому моменту, как дорога пошла вверх, сталкер поймал себя на мысли, что почти не дышит, стараясь уменьшить шум вырывающегося через клапан респиратора воздуха. Когда они уже свернули к подъему на другой стороне оврага, перила угрожающе заскрипели под весом молодого ящера, который, покачиваясь и перебирая лапами в поисках равновесия, с интересом уставился в сторону скрывшихся за ветками людей.
Перевел дух Максимыч только наверху – уже на широкой улице. Как они поднимались из оврага, помнил, честно говоря, смутно. Ноги сами несли его прочь из этого ужасного места. Он знал одно: никогда, ни при каких обстоятельствах, в здравом уме, не повторит это путешествие по мосту. Пускай с ним даже будут все сталкеры и военные четырех бункеров, вооруженные до зубов.
– Да-а… – протянул он под впечатлением. Слов, чтобы передать пережитое, явно не хватало.
Латышев только молча покивал. Переход через Чертов мост потряс даже его, несмотря на непробиваемый оптимизм и огромный сталкерский опыт.
Пока сталкеры крались сквозь мрак оврага, тут наверху уже вступало в свои права утро. Небо посерело, и уже можно было различить отдельные вихри в тяжелом слое облаков, нависшем над городом. Граница оврага была похожа на край огромной чаши, наполненной тьмой и туманом, который аморфным привидением тянул к людям свои щупальца, словно не хотел их отпускать. Схватить и утащить обратно к своим хозяевам, которые в густоте белого марева кричали и никак не могли успокоиться, пропустив нахальных двуногих через свое царство.
Не сговариваясь, оба сталкера отступили к небольшому скверу на другой стороне улицы. Дома, которые раньше стояли вокруг этого милого дворика, превратились в изящные холмики, покрытые колючим кустарником. Все пространство вокруг заполняли огромные яблони, их массивные перекрученные стволы и ветви, сплетаясь, плотным пологом скрывали сталкеров от летающих хищников, которые с первым лучами должны были подняться на крыло и вылететь на охоту. Огромные розовые цветы размером с кулак торчали на ветках, зазывая к себе соответствующих по размеру насекомых. Максиму все нравилось в этом уголке: и деревья, и цветы, и остатки детской площадки, напоминавшие крепость, мимо которой они шли ночью. Веяло от этого двора каким-то родным спокойствием.
– Долго будешь тут стоять? – Латышев вернул его к суровой реальности. – Ты не забыл, что нам еще домой топать и топать.
Максимыч еще раз огляделся, у него было полное ощущение, что он уже дома.
– Да, пошли, – он стряхнул морок: «Да, что-то я действительно расслабился». – Как пойдем?
– Ты же хотел за заначкой зайти… Так что выбора нет. Выходим на трамвайный проезд и по путям…
* * *
Сознание опять плавало. Наверное, Алина спала. Боль отступила, и усталость победила страх. Одно она знала точно – ей уже абсолютно все равно, ворвется в комнату тот рычащий зверь или нет. Свернувшись калачиком у дверей, она пролежала так всю ночь, то погружаясь в дрему, то тревожно вскакивая. В темноте она слышала рычание, и иногда ей казалось, что звери уже внутри, склонились над ней и плотоядно облизываются. Тогда она прижималась к полу, пытаясь слиться с холодной плиткой, и даже переставала дышать. Усталость оказалась сильнее страха, глаза снова слипались, и она погружалась в сон. В такие моменты она была уверена, что где-то рядом снова звучит голос Иры, но, сосредоточившись, снова ничего не слышала, кроме воя голодных мутантов. Под утро стало зябко, снова разболелось плечо, а рука отекла и стала похожа на надувшуюся чурку. Вот тогда ей померещился даже голос Максима. Это бред, нет уже в живых ни Максима, ни Ирины, да и ее скоро не будет.
Загрохотал очередью автомат, бухнул одиночный выстрел чего-то крупнокалиберного. Рык прервался и перешел в отчаянный визг. Через некоторое время послышались шаги, и голос Максима произнес:
– Ты смотри, у меня такое ощущение, что он охранял вход.
– Да обнаглели эти волколаки. Я ему заряд картечи в задницу вогнал, а он еще огрызается. Раньше было достаточно только двустволку показать, чтобы его как ветром сдуло, – дверь толкнули, и створка чувствительно уперлась Алине в спину. – Заперто… изнутри.
– Саныч, ты не попутал? Может, сам запирал?
– От кого? Прикрыл, чтобы никто не залез, и все.
На дверь нажали сильней, Алина заскользила по кафелю, свалившись на бок, ударилась больным плечом и застонала.
– Там человек, – она снова слышала Максима. Кто-то протиснулся в щель и, грубо схватив Алину за плечи, оттащил от двери и усадил, прислонив спиной к стене. – Саныч, включи свет.
Чиркнула зажигалка, и на столе (оказывается, тут есть стол) зажглась масляная лампа, осветив небольшую, уютно обставленную комнату.
– Едрить твою…
Алина, жмурясь, приоткрыла глаза. Перед ней стоял ее Максим… живой и вполне здоровый и не менее целый Латышев. Оба, открыв рты, уставились на нее, пытаясь осознать, что это им не привиделось и на полу действительно сидит она.
– Это же Алинка? – не веря глазам, указал Саныч на девушку.
Максимыч только молча кивнул и сглотнул слюну во внезапно пересохшем горле. Он присел рядом и потряс ее за плечо. От боли потемнело в глазах и чуть не вытошнило. И вырвало бы, если бы было чем, но она уже не ела больше суток.
– Погоди ее так трясти, она, кажется, ранена, – сильные руки ощупали тело и, наткнувшись на выбитое плечо, вызвали новую боль.
– Похоже, вывих, и на затылке рана. Понятно, кого псина караулила. Вывих надо вправить, иначе не дотащим ее домой.
Максимыч скинул с плеч рюкзак, а Саныч проворно стянул с девушки ОЗК, обнажив левое плечо. Увидев отекшую синюю руку, удивленно присвистнул: – Кто ж тебя так?
Изотов достал шприц, набрав ампулу дефицитного новокаина, вколол прямо в сустав девушки. Боль сразу притупилась, а рука онемела. Подождав с минуту, Максим потянул за руку и мягким движением провернул ее наружу. В суставе что-то щелкнуло, девушка вскрикнула и потеряла сознание.
Сколько прошло времени к тому моменту, как она очнулась, Алина не знала. Девушка посмотрела на руку – та была плотно примотана к туловищу бинтом. Голову тоже стискивала повязка. Плечо почти не болело, только непривычно онемело. Она покраснела, поняв, что для того, чтобы так перевязать, они должны были раздеть ее до пояса. Максима она не стеснялась, а вот Сан Саныч увидел явно лишнее. Девушка подняла голову. Сталкеры сидели за столом рядом с тускло горевшей лампой. Максим вяло ковырялся ножом в банке с тушенкой, а Латышев громко чавкал, пытаясь совместить трапезу с дискуссией.