Бадретдин кассу взял.
Однако разбудил хозяина лавки и в завязавшейся драке случайно его убил. Когда фартовые вошли в лавку, там был такой разгром, словно «Мамай прошел». С тех пор и прилепилось к Бадретдину погоняло Мамай, заставившее и его самого забыть настоящее имя.
О том, что татарчонок сумел завалить здоровенного купчину и прийти с товаром, прознал через своих «валетов» хитровский «туз» Парамон Миронович. И пожелал самолично глянуть на вновь испеченного фартового.
Глянул. Оценил. И принял в личное услужение.
Это была несказанная милость. Минуя всяческие промежуточные чины воровской иерархии, стать адъютантом и особым порученцем самого короля Хитровки дорогого стоило.
Что это были за поручения, знали немногие, и те предпочитали помалкивать. Потому как особые поручения Парамона Мироновича, любой степени сложности и опасности, которые с точностью швейцарского хронометра исполнял Мамай, были не чем иным, как физическим устранением неугодных хитровскому властителю людей.
Мамай мог недрогнувшей рукой всадить свой неизменный финский нож точно в сердце указанному Парамоном Мироновичем фигуранту. Без всяческого сомнения и душевных терзаний мог приложить обухом топора по темечку того, на кого показал указующий перст воровского туза, или вырвать кадык зубами у не угодного Парамону человека, что однажды и случилось, когда один из претендентов в хитровские тузы оказал Мамаю отчаянное сопротивление.
По иному, Мамай был цепной пес, преданный своему хозяину не меньше, чем Малюта Скуратов самодержцу Ивану Грозному.
До последнего вздоха. До последней секунды.
Когда в доме Парамона появился Савушка Родионов, Мамай стал мальчику наставником и дядькой. Таков был приказ хозяина. Позже, по мере подрастания Савелия, Мамай все чаще стал оказываться у него в услужении, исполняя роль телохранителя и правой руки, на которого можно было бы без сомнения положиться. А после гибели хитровского туза, пришитого заезжими елдашами, Мамай полностью перешел в распоряжение Родионова. Не единожды вместе с ним Родионов подламывал торговые биржи, вскрывал сейфы кажущихся неприступными на первый взгляд банков, а в девятьсот девятом они взяли из хранилища отделения Государственного банка в Казани алмазную корону императрицы Великой, что было самым громким делом того года во всей Российской империи.
Вот к какому человеку привел Якима Серый. И вот какого авторитета воочию увидел Яким.
Собственно, в облике Мамая не было ничего ужасающего. Голый череп с тюбетейкой на темени, плоское татарское лицо в оспинах и сеткой морщин возле глаз, мясистый нос и тонкие бесцветные губы. Многие дворники-татары, коих на Москве обреталось весьма значительное количество, были намного страшнее. Особенно дворник их приюта Мухамметдин, которого лишь стоило назвать Мухой, как он мгновенно выходил из себя и начинал гоняться за ребятней, дико вращая глазами и ругаясь на чем свет стоит.
Мамай, когда Серый представил ему Якима, коротко и остро глянул на него и бросил:
– Обущить. Научить дыраца и сытырелять. Пыраверить вы деле…
Обучать драться Якима не было необходимости. Приют обучил его этому с пеленок.
Обучать стрелять тоже долго не пришлось. Глаз у Якима был зоркий, парень он был смекалистый, и в скором времени он владел подаренным Сергеем «наганом» как заправский стрелок.
Ну а проверить в деле… Скоро представилась и такая возможность.
Потом было еще дело. И еще…
А вскоре они с Серым попали в засаду. Брали на гоп-стоп одного заезжего «купца», про которого фраера им накололи, что тот поедет обратно к себе в Питер с большой мошной. Оказалось – полицейская подстава. Его с Серым повязали на деле с поличным.
Центральная московская тюрьма приняла непутевых сыновей равнодушно, на своем долгом веку она повидало и не такое.
Централка – и ночи, полныя огня,
централка – зачем сгубила ты меня?
Следствие по их делу заканчивалось, ведь у следаков с доказательствами был полный ажур. Прокурорские потирали руки – взять двух весовых фартовых на гоп-стопе и пришить обоим разбой было делом не частым. На горизонте уже маячила сессия Окружного суда и хороший срок лет в восемь-десять лет каторжных работ.
Централка – я твой бессменный арестант,
погибли юность и талант…
А потом грянула февральская революция. Пришла свобода, ввергнувшая страну в хаос, и как следствие того, была объявлена амнистия. Поначалу власти выпускали заключенных осторожно, лишь мошенников с карманниками, а потом из острога стала выплывать рыба и покрупнее – жиганы с уркаганами. Своего часа терпеливо дожидались Серый с Якимом, зная, что за той стороной забора Мамай не бездействует.
В начале марта выпустили политических.
А потом в Московской уголовке случился пожар. Сгорели дела многих московских уркачей, в том числе и Якима с Серым. Мамай, воспользовавшись случаем, нанял ушлых присяжных поверенных и добился пересмотра дела Серого и Якима. И в августе семнадцатого друзья сделали Московскому централу ручкой.
Мамай приказал покуда затихариться. А то, что сказал Мамай – закон!
Промышляли по малому, баловство одно: чистили квартиры съехавших за границу буржуев, ходили с Мамаем на толковища, выполняли разные его поручения, трясли должников…
А потом Мамай получил маляву из Казани. То бишь, телеграмму. В ней было написано:
Мама доехал благополучно обстоятельства вынуждают пробыть здесь еще три-четыре дня Александр.
Телеграмма была от самого Савелия Родионова, а это означило, что их ожидало новое дело.
Яким еще налил полстакана водки, выпил с аппетитом и захрустел огурцом, продолжая поглядывать на сверток.
Да, участие в деле, которое им с Серым предложил Мамай, могло принести в случае фарта славу и несомненный авторитет в воровском мире. Шутка ли: вскрыть Государственный банк, в котором скопилось золото бывшей империи. Им с Серым отводилась роль боевиков, а Мамай занялся привлечением специалистов. И он нашел их, лучших, с которыми, по его словам, можно было провернуть «итэ ниболшое дилцэ».
Первым был прибившийся к фартовым года два назад бывший адъюнкт-профессор химического факультета Московского университета Ленчик, разбитной веселый парень, которому отводилась, судя по всему, какая-то очень важная роль.
Вторым был специалист по электричеству и оператор плавильного аппарата Гриша, худющий мужик лет сорока с козлиной татарской бородой и в старорежимном пенсне. Помнится, он тогда смолил дешевые папиросы «Друг», буквально одну за другой. Ему тоже, наряду с Ленчиком и самим Савелием Николаевичем Родионовым, отводилась важная роль в задуманном деле. А они с Серым должны были, при надобности, прикрывать обоих спецов, Мамая и патрона, дать им возможность спокойно выполнить «работу».
Ехали они в Казань по железке. Мамай был всю дорогу мрачен, говорил мало и без конца пялился в окно. Где было тогда понять Якиму, что глодали воровского авторитета предчувствия, и как позже оказалось, совсем не случайно…