Кто-то закрыл дверь банка на запор, после чего они разделились. Гриша как электрических дел мастер, отдав Мамаю сундук с плавильным аппаратом и баллонами, отправился искать центральный узел сигнализации, захватив с собой отвертки, кусачки и моток изоляционной ленты.
Ленчик с Серым пошли на второй этаж проверить, не остался ли там кто из охраны банка, и для верности бросить туда еще шашечку-другую. Яким же с Мамаем и шефом спустились в цокольный этаж. Переступив через двух, скрюченных в неестественных позах красноармейцев, они пошли по коридору, свернули налево и уперлись в большую железную дверь.
– Вот оно, хранилище, – глухо сказал Савелий Николаевич через маску, кивнув на дверь.
Открыть кодовый замок нечего было и думать. Можно было колдовать над ним до утра, перебирая сотни и тысячи комбинаций, и уйти ни с чем. Поэтому Родионов, сняв маску (было уже можно), уселся прямо на пол и принялся ждать возвращения Гриши. То же сделали и Мамай с Якимом.
– Что с подводами, Яким? – спросил Родионов, вытянув ноги.
С подводами был почти порядок. Почему почти? Дело в том, что Якиму удалось нанять все десять подвод, однако еще днем двое мужиков, верно, опасаясь того, что Яким им чего-то недоговаривал, отказались, несмотря даже на очень хорошие деньги. Остальные получили задаток и обещали быть непременно.
– Будут ждать нас, – он посмотрел на наручные часы, – через два часа у железнодорожного тупика… Восемь подвод.
– Восемь? – переспросил Родионов.
– Да, восемь, – подтвердил Яким. – Двое в последний момент отказались. А искать новых не было уже времени.
– Хорошо. Оставшиеся мужики не подведут?
– Не должны, – ответил Яким. – Я дал им задаток и обещал еще вдвое, когда все кончится.
– Правильно, – кивнул Родионов и тоже посмотрел на часы. Стрелки показывали без четверти час пополуночи.
Вернулись Ленчик и Серый.
– Все чисто, – сообщил Савелию Николаевичу Серый, уважительно посмотрев на Ленчика. – Двое солдат на втором этаже тоже прилегли отдохнуть.
– Сколько действует усыпляющий газ? – спросил Родионов у Ленчика.
– Четыре-пять часов я вам гарантирую, – ответил тот и усмехнулся. – Управимся?
– Надеюсь, – не спеша ответил Родионов.
Минут через двадцать вернулся Гриша.
– Все, – выдохнул он, закуривая папиросу. – Сигнализация полностью отключена. Пришлось повозиться, однако. Хитро придумано, ничего не скажешь…
– Ну что, начинайте, маэстро, – кивнул ему Савелий Родионов и поднялся с пола. – Бог в помощь, господа налетчики. – Он попеременно посмотрел на всех и кивнул: – Теперь все зависит от вас.
Гриша бросил папиросу, затоптал ее носком кожаных чоботов, щелкнул замком сундука и достал из него два баллона с резиновыми шлангами, идущими к медной штанге-держателю с широким соплом. Сопло имело несколько десятков мелких отверстий, а сама штанга – вентиль с двумя манометрами, измеряющими подаваемое давление. На аппарате стояло немецкое клеймо.
Сначала он отвернул вентили на баллонах. Потом, отведя держатель в сторону, зажег спичку, повернул вентиль на штанге и поднес спичку к соплу, поглядывая на манометры. Через мгновение сопло пыхнуло голубоватым огнем, с силой и змеиным шипением вырывающимся из него. Покрутив еще вентили, Гриша удовлетворенно хмыкнул и посмотрел на Савелия Николаевича.
– Давай, – коротко приказал Родионов.
Гриша снял пенсне, надел очки, похожие на солнцезащитные, и поднес сопло горелки к щели между железной дверью хранилища и железным косяком, где виднелись языки замка.
– Не смотрите на огонь, – предупредил он, и Яким послушно отвернулся.
– А сколько времени твой аппарат будет плавить эти замки? – громко спросил Гришу Ленчик.
– Все зависит от металла, – не оборачиваясь к нему, так же громко ответил плавильных и электрических дел мастер.
– И все же? – не унимался Ленчик.
– От получаса до полутора часов, – ответил Гриша.
– Ну что ж, – невозмутимо ответил бывший адъюнкт, коему уже не было суждено стать не только ординарным, но и экстраординарным профессором, – тогда я, пожалуй, вздремну.
Мамай с Савелием переглянулись, а Серый пожал плечами: такое спокойствие Ленчика никак не вязалось с важностью текущего момента.
– И ты сыможеш засынут? – удивленно спросил Мамай.
– Сымагу, – шутливо ответил ему адъюнкт-налетчик и улегся на пол, подложив под голову свою сумку.
Время шло. Дверь и косяк, в том месте, куда была направлена горелка, оплавились, обнажив четыре толстенных круглых языка.
– Есть один, – безмятежно сообщил через двадцать минут Григорий.
Савелий Николаевич посмотрел на часы и нахмурился.
Яким тоже посмотрел на часы: час тридцать две минуты.
– Есть второй, – произнес через четверть часа плавильный мастер, все так же не оборачиваясь.
Все молчали.
Два последующих языка были расплавлены еще через двадцать пять минут. Когда Родионов, вскочив, раскрыл железную дверь, часы Якима показывали двенадцать минут третьего.
– Теперь ваша очередь, Савелий Николаевич, – произнес Гриша, завертывая вентили на плавильном аппарате и снимая защитные очки.
Мамай разбудил Ленчика, и они все вошли в бетонную комнату-бункер, служившую «предбанником» для хранилища. Здесь Яким впервые увидел знаменитого медвежатника за работой. Савелий Николаевич подошел к стене с металлической дверцей и, поколдовав отмычкой несколько секунд, распахнул ее. За дверцей в два ряда были расположены металлические квадратные кнопки с нарисованными на них белой эмалью цифрами от нуля до девяти.
Все наблюдали за ним с напряженным вниманием.
– Не беспокойтесь, господа налетчики, сейчас вот эта бетонная стена, – указал Савелий на противоположную от входа стену, – бесшумно и плавно отъедет в сторону, и вы увидите… Впрочем, смотрите сами.
Точными и выверенными движениями он стал нажимать цифры в определенном порядке. Сделав это, он отступил на шаг и оглянулся, следя за выражением глаз подельников. Однако он увидел в них удивление и разочарование.
Родионов обернулся. Бетонная стена стояла недвижимо и не думала никуда отъезжать. Ни плавно и бесшумно, ни быстро и со скрежетом.
Шеф снова, уже медленно и нажимая на кнопки сильнее, набрал известный ему цифровой код.
Ничего не произошло.
Яким с Серым переглянулись, а потом напоролись на острый взгляд Мамая. Все молчали, но если бы кто-нибудь позволил себе сказать что-то оскорбительное в отношении Савелия Николаевича, Мамай тут же отвернул бы наглецу голову. Его взгляд обещал именно это.
Замешательство Родионова было недолгим. Затем он спросил саквояж, и Мамай подал его.