Одурев от беспробудного пьянства, гости собрались было затеять скачки. Ольха вздохнула с облегчением: челядь передохнет малость, в палатах уберут… но прямо в синем небе возникли кудрявые облачка, разрослись, потемнели. Хлынул дождь. По-летнему короткий, но мощный. По двору понеслись бурные потоки, унося сор, детские игрушки.
Мужчины угрюмо собрались в палате. После такого дождя кони увязнут по колени в грязи. А ненароком свалишься, то как свинья вывозишься в грязи. Только и надежды, что к завтрашнему утру подсушит. Ночи еще теплые.
Ольха видела, как неудачливые наездники собрались обсушиться у очага. Там пошли обычные мужские шуточки, сытый гогот, потом кто-то принес кости. Вскоре выделились два могучих игрока, вокруг которых и собрались зеваки. Один был Рудый, что Ольху не удивило, но против него играл рассудительный Студен. Играл рисково, смело, за что его хлопали по плечам, подбадривали.
За любовь бьется, поняла Ольха. За привязанности дружинников. Рудого любят за риск, за бесшабашность, безудержность, теперь и Студен пытается переломить в свою пользу, завоевать сердца.
Рудый и Студен даже среди рослых русов выглядели как два дуба. Рудый играл в простой полотняной рубашке, голые до плеч руки блестели от пота. Красное пламя расщелкивало березовые поленья, воздух был сухой и горячий, но на лбу Рудого собрались капельки пота.
– Не повезло Рудому, – услышала она сочувствующий голос из толпы. – Врасплох…
– Да, – поддакнул другой, – разве в такой рукав что-то спрячешь?
Послышался смех. Ольха остановилась, мужчины в игре выглядели как малые дети – откровенные, с понятными за версту хитростями, жадные, простые, как лапти, хотя лапти русы увидели только в здешних лесах.
Выглядело так, что на этот раз счастье отвернулось от Рудого. Он и тряс кости над ухом, прислушиваясь к стуку, и бросал с небрежностью, и призывал на помощь Числобога, но всякий раз злорадный хохот показывал, что ему не повезло снова.
Наконец Рудый ругнулся, витиевато проклял всех богов, отшвырнул стаканчик с костями:
– Все! Сегодня не мой день. Боги за что-то меня невзлюбили.
– Боги, – вскрикнул кто-то весело, – да ты молодец супротив овец! А против молодца сам овца!
– Да еще и шелудивая, – добавил другой.
– В коросте!
– В репьях!
– С засохшим дерьмом на хвосте!
Неужели его не любят, подумала Ольха с удивлением. Нет, просто завидуют его удаче. Правда, говорят, что его хлебом не корми – дай сжульничать, но сейчас насмешки уж очень злые, бессердечные…
– Отливаются кошке мышкины слезки!
– Ага, струсил…
– Поджилки затряслись!
– Кишка тонка!
Студен смотрел победно, подбоченивался. Рудый хмурился, кусал губы. Ему смеялись откровенно в лицо, хлопали по плечам, ржали, как кони. Кто-то бросил на середку стола калитку, в которой звякнуло.
– Ну, Рудый?.. Одолжу тебе на три дня. Покажи себя!
Рудый жадно посмотрел на калитку с деньгами, но покачал головой:
– Не мой день.
– Не ты ли нам говорил, что мужчина – хозяин своей судьбы? Так покажи нам, как можно ее переломить! Ха-ха!..
Рудый затравленно оглядывался, но со всех сторон нагло ржали довольные сытые рожи. Только с лестницы смотрела сочувствующе пленница Ингвара, красавица древлянка. Все, все хотят его поражения.
– Ладно, – сказал он нехотя, – раз уж вам так хочется потешиться… Сколько у нас было в прошлый раз? Удваиваем?
Студен несколько мгновений смотрел изучающе в покрытое капельками пота лицо воеводы. Говорят, тот умеет в нужных случаях поддаваться, завлекает, а потом разделывает жертву под орех. Если так, то сейчас он зашел слишком далеко. Спустил все злато, что привез из прошлого набега на вятичей, сам же вышел из игры. А его право, право Студена, не возобновлять игру… И, самое главное, в глазах Рудого что-то дрогнуло. Сам боится играть, напуском хочет взять.
Он кивнул, не сводя взгляд с Рудого:
– Согласен. Удваиваем.
Вокруг радостно заревели дюжие глотки. Затем наступила тишина. Слышен был только стук костяшек в стаканчике. Студен тряс долго, а когда швырнул на середину стола, все молча подались вперед, стукаясь головами.
– Шесть и четыре, – сказал Студен сдавленным голосом. – Ну-ка, покажи бросок лучше.
Рудый смерил его недобрым взором. Ему подали стаканчик с костяшками. Рудый небрежно встряхнул пару раз, вытряхнул на стол:
– Смотри, как надо выигрывать!
Такая уверенность была в его словах, что Студен побледнел, а в толпе раздался разочарованный вздох. Костяшки остановились, касаясь друг друга. Черные глазки смотрели в потолок. Все шевелили губами, считая, наконец кто-то сказал неуверенно:
– Мне показалось?.. Я насчитал пять и четыре…
– И я…
– И у меня тоже, – сказал еще один, вдруг заорал ликующе: – Рудый, ты опять проиграл! А как хвост распустил заранее! Ровно петух перед курами соседа.
На другое утро Рудый едва вышел на крыльцо, ощутил недоброе. Из конюшни к нему шел Студен, его сопровождали трое старших дружинников из его сотни. Глаза Студена смеялись, но рот был сжат в ровную линию.
– Добро ли почивалось, Рудый? – спросил он.
– Благодарствую, – ответил Рудый. – И тебя тем же концом в то же место. Чего ты такой добрый?
– За должком пришел, – объяснил Студен. – Ты мне задолжал десять гривен злата. Обещался отдать утром, вот я и пришел.
Он требовательно протянул руку ладонью кверху. Нетерпеливо пошевелил пальцами. Рудый смотрел тупо, сдвинул плечами:
– Сегодня у меня нету.
– Рудый, – сказал Студен предостерегающе, – тебе лучше отдать сегодня. Стоит мне сказать великому князю, что ты опять играл…
Плечи Рудого сами собой передернулись. Он сказал торопливо:
– Студен, разве мы не друзья? Что ты в самом деле? Как будто не отдам. Но земли мне Олег пожаловал аж за два дня езды верхами отсюда. Там мой терем, там моя доля, что я привез из Царьграда. Сам знаешь, мне хватит заплатить тыщи таких долгов!.. И еще на тыщи останется. Дай мне неделю. Мой отрок смотается туда, возьмет твои десять гривен… хошь, за отсрочку еще одну наброшу, одиннадцать будет! Только и делов.
Ольха стояла у окна, все слышала. Затаила дыхание, стараясь не выдать себя. Впервые видела отважного воеводу в таком неприглядном виде.
Студен покачал головой:
– Нет. К вечеру исчезнешь, а потом окажется, что услали по важному делу. Через год-два снова свидимся, ты рассмеешься мне в лицо: какой должок? Я окажусь в дураках, а ты будешь ходить петухом. Нет, я хочу получить должок немедля. Сам понимаешь, не десять золотых гривен мне так уж надо.