Дальняя дверь была роскошнее других. Он отпихнул еще одного, дурень сунулся с вопросами, ногой распахнул дверь.
В большой зале было влажно, в дальнем углу в полу был небольшой бассейн. Крупный мужчина возлежал на волнах лениво, забросив руки на мраморные края. Обнаженная юная девушка разминала ему голени, еще одна торопливо растирала в медной ступке ароматические зерна.
На грохот двери оглянулись в испуге. Мужчина повернул голову, лицо было грозное, свирепое, раскрасневшееся от горячей воды. Лев и в старости лев, а шакал и в молодости шакал, подумал Владимир невольно. Могута стал ромеем больше, чем настоящие ромеи. Даже не ромеи, а римляне, что обожали возлежать на пирах и в римских банях в окружении толпы рабов и рабынь.
– Кто таков? – спросил Могута люто. Голос его был под стать имени, в нем не осталось и следа от славянского выговора.
– Владимир, ипаспист, – ответил Владимир холодно, – а кто ты, позволивший рабам решать за тебя, что тебе делать?
Могута смерил его все еще свирепым взглядом, но лицо смягчилось. Жестом отослал женщин, медленно поднялся из воды. Был он могуч, но живот отвисал уже чуть ли не до коленей. Поймав насмешливый взор молодого воина, скривился: поживи с мое. Пузо будет поболее. Ежели вообще доживешь!
Владимир швырнул ему полотенце. Могута небрежно вытерся.
– Как прошел? Почему эти лодыри не предупредили?
– Они не лодыри, – возразил Владимир. – Они очень старались меня не допустить.
Могута вскинул брови:
– В самом деле? Но я сказал, что жду тебя с особым нетерпением.
– Они и ждали.
– Вот как?
– Могута, – сказал Владимир, – кто такой Филемут?
– Мой управляющий, – ответил Могута настороженно. – Работает как вол, имение содержит в порядке. Слуг зажал в кулак, а то больно разболтались, черти. Здесь ухо надо держать востро!.. Это у нас там все по совести, по чести, по отцовским заветам, а здесь всяк норовит обжулить, украсть… Филемут всем закрыл лазейки для воровства. Я его не раз проверял тайком! Работает на совесть. Ему просто нравится управлять людьми, гонять их как зайцев…
Владимир мерно кивал в такт словам купца. Управляющим быть неплохо, но еще больше могло понравиться завладеть этой ванной-бассейном вместе с девками, имением и прочими мелочами. А если учесть, что на Филемута работает уже почти половина работников города…
– Вода больно горячая, – сказал он предостерегающе. – Смотри, как бы не утопнуть.
Могута смотрел непонимающе, потом оскалил рот с остатками зубов.
– Я всем дал знать, что у меня три сына и две дочки. Хоть невеликое, но все же наследство!
– Если от него что-то останется, – пробормотал Владимир. Он подумал, что вряд ли купца станут топить, тогда в самом деле имение и земли ускользнут из рук Филемута. Разве что Филемут сумеет их прибрать к рукам раньше, чем Могута перекинется кверху копытами. – А на самом деле как?
Глаза Могуты погрустнели. Даже голос стал хриплым, как от старой боли:
– На самом деле… только это пусть останется в этой комнате, я живу как старый пень на ветру.
Владимир отвел глаза:
– Надеюсь, твои слуги по-росски не разумеют. Я пришел, Могута. Что ты хотел?
Могута хлопнул в ладоши. Слуги быстро внесли широкий стол, накрыли, так же быстро исчезли. Могута жестом пригласил Владимира, сам сел напротив – голый, все еще в каплях воды, прикрывшись лишь мохнатым полотенцем с петухами и синими волошками.
– Рассказов о кладах мы все наслышались, – заговорил он. – Когда люди совсем отчаятся… или же бездельники, то отправляются на поиски. Стоящие люди заняты делом. Ты тоже занят, как и я. Но с этим кладом случай особый! Я со своим другом, он был тогда другом, добыл… ну, скажем, добыл…
– Я же не спрашиваю, как добыл, – пришел на помощь Владимир, – я спрашиваю: где закопано?
Могута неспешно сдул пышную пену через край высокой чаши, отхлебнул холодного пива, зажмурился от наслаждения.
– Этого точно я не знаю, – признался он нехотя. – Мы разделились, когда за нами… погнались солдаты… спутали с кем-то, наверное… я уводил погоню, а мой соратник тем временем спрятал в скалах. Но я был удачливее от роду. Когда пришел на место встречи, он туда приполз, оставляя кровавый след… А сказать сумел только, что спрятал под сыном Описа!
Он умолк, угрюмо тянул пиво. Лицо потемнело, он заново переживал удачи, погони и внезапное поражение. Владимир выжидал, спросил:
– И это все?
– Все. Даже то, что он прошептал, булькая и захлебываясь кровью, могло быть бредом.
Владимир отодвинулся от стола:
– Тогда он мог вовсе потерять деньги?
– Нет, – покачал головой Могута. – Он спрятал! А потом уже наткнулся на солдат. Я долго ломал голову, ездил по тем местам. Какой сын Описа? Какого Описа? Я расспросил всех стариков в городе, говорил с нищими, старухами, мальцами на улице… Меня самого начали считать умалишенным! Понимаешь, меня это задело. Мне всегда все удавалось, все получалось. А тут на тебе!.. Сейчас я и без тех монет и камешков не бедняк, можно бы жить да жить… но мужчины мы аль нет? У нас своя гордость. У меня эта заноза до сих пор вот где сидит!
Владимир подумал, сказал осторожно:
– Дело не в кладе, значит?
Могута развел руками в широком жесте:
– Это сейчас не в кладе. Разве я похож на нищего? А тогда мы рисковали головой за немалые деньги. Даже сейчас за них можно было бы нанять целое войско!
Он остро взглянул на молодого парня в одежде ипасписта. Владимир ощутил дрожь. Могута знает о нем слишком многое. И что земляк, и что изгнанный князь, а теперь, оказывается, знает и о жажде вернуться и отомстить. И намекает, что с одним мечом в руке может мстить одинокий дружинник, но не князь. Знает настолько много, что начинаешь снова подумывать о длинных руках Ярополка…
– Добро, – сказал Владимир, он старался не выказать напряжения. – Что ждешь от меня?
– Что будешь удачливее меня, – ответил Могута. – Это раньше никого на свете не было удачливее… Увы, время идет. А за это получишь половину.
Владимир смотрел остро:
– Половину? Не слишком ли щедро, если клад в самом деле велик?
Могута отмахнулся:
– Если бы восхотел половину ты, я бы не дал и осьмой части. Но это предлагаю я сам, от щедрот своих. Да и, по чести говоря, очень уж хочется найти…
Он замолчал, проглотив недосказанное. Если, мол, предложить этому новгородцу с жадными глазами меньше, тот может восхотеть себе все. Владимир, однако, понял, спросил в упор: