– Наверное, он не слишком подходящая фигура для владельца галереи.
Корчагин прищурился:
– Хотите всю правду про Леньку?
– Конечно!
– Ну так слушайте, я его как облупленного знаю. Начинал наш «Третьяков» в отделении милиции самым простым опером, из низов, так сказать. У него образования – чистый ноль, школа милиции, и все. Представляете этот уровень?
Вспомнив Володю Костина и Славу Самоненко, я возмутилась:
– Между прочим, в органах часто работают умные люди!
– Цеховая солидарность – страшная вещь, – заржал Корчагин и быстро прибавил: – Шучу, может, и впрямь случаются толковые, только к Леньке это никакого отношения не имеет. Он, по-моему, вел захватывающие дела типа кражи белья с чердака или выезжал на бытовуху.
Наверное, Леня Дубовский и впрямь был не слишком ценным сотрудником. Начальство его не отмечало, в звании не повышало, и он сидел с мелкими звездочками на плечах. Но не зря говорят, что судьба рано или поздно предоставляет любому человеку шанс, надо только не проворонить его. Лене удача улыбнулась в мае 93-го. В руки попало дело некого Федора Бодрова, богатого мужика лет пятидесяти пяти, проживавшего в ближайшем Подмосковье в скромном собственном трехэтажном кирпичном доме. Официально Федор числился живописцем, даже состоял в Союзе художников, кроме того, держал галерею, имел антикварный магазин, лавчонку, торгующую редкими книгами… Где Бодров на самом деле зарабатывал деньги, не знал никто, правоохранительные органы к нему не привязывались, но мимо факта убийства пройти не смогли. В мае 1993 года, аккурат в праздничный девятый день, у Бодрова в гостиной застрелили молоденькую девушку, двадцатилетнюю Оксану Шаповалову, учившуюся в Литературном институте. О чем Федор беседовал с Леонидом, какие блага обещал милиционеру – неизвестно, но дело спустили на тормозах: неосторожное обращение с оружием. Студентка – кстати, находившаяся в состоянии сильного опьянения – вертела в руках пистолет, принадлежавший Бодрову. Вытащила сама из письменного стола опасную игрушку и принялась развлекаться. Якобы Федор попытался отнять «ТТ», но будущая поэтесса случайно задела курок. Тут же прозвучал роковой выстрел, снесший бедняжке полчерепа. Жаль, конечно, дурочку, но, очевидно, судьба у нее была такая. Между нами говоря, Федору крупно повезло. Оксана оказалась сиротой, приехавшей учиться в столицу из никому не известного местечка под названием Нарск. Бодров проявил широту души, похоронил Шаповалову за свой счет и даже поставил на могилке скромную плиту со словами о рано ушедшей девушке.
Спустя месяц Леня уволился из органов и устроился на работу… в галерею Бодрова простым охранником.
Никто не мог понять, как не отличавший Ван Гога от Гогена милиционер ухитрился сделать карьеру в таком непростом бизнесе, как торговля картинами. Но факт остается фактом – через год он стал директором престижного зала. Он вообще сильно изменился. Начал ходить в парикмахерскую, делать маникюр, одеваться в роскошные костюмы и повесил на запястье дорогие часы. За свои редкостные по глупости высказывания в богемных кругах Леонид приобрел кличку Птица-говорун. Но в конце концов живописцам и скульпторам, издевавшимся над косноязычным Леней, приходилось идти к мужику на поклон. По непонятной причине вещи, выставленные у Дубовского, уходили влет. А у Лени был только один критерий, по которому он отбирал произведения для экспозиции: нравится ему, директору, автор или нет. Вот почему, наклеив на рожу сладкие улыбки и сжимая в руках коробки с дорогим коньяком, мужики и бабы приходили к Дубовскому.
За глаза о нем говорили кучу гадостей. Многие были уверены, что бывший мент не директор, а самый настоящий владелец «Москва – арт», якобы Бодров давно передал ему в дар предприятие. Объясняли, за что. Вроде настоящий пистолет, злополучный «ТТ», из которого была выпущена пуля, убившая несчастную Оксану, хранится у Лени в сейфе. На рукоятке отпечатки пальцев Федора. Милиционер подменил во время следствия оружие… Правда это или нет, не знал никто. Еще шептались, что с «настоящим полковником» следует дружить, вон Костя Ремин назвал галерейщика прилюдно «ментом позорным» и что? Теперь никто не берет его работы, выгнали даже с рынка. Пересмеиваясь, обсуждают страсть Лени к бабочкам…
– К кому? – удивилась я.
– К бабочкам, – пояснил Андрей. – Ленька их собирает. Отвратительное занятие.
– Почему?
– Ему привозят несчастных насекомых со всего света, причем частенько живьем, – пояснил Корчагин. – А Ленечка их самолично убивает. Капнет в баночку цианистым калием – и готово!
Вот это новость!
– Он использует цианид?
Андрей пожал плечами.
– Вроде, точно не скажу. Мне, простите, такое хобби кажется мерзким, но он Лерке в подробностях объяснял: кажется, если бедняжку-бабочку умертвить цианидом, у нее сохраняется вся красота крылышек. Но, честно говоря, я не вслушивался в их беседу. Зато жена моя так увлеклась, что сама стала коллекционировать всяких махаонов, только, слава богу, покупает уже готовые экземпляры для коллекции. А то ведь убийство – страшный грех.
– Вы всерьез так полагаете?
– Да, – с достоинством ответил художник, – никому не дано право отнимать у живого существа жизнь.
– Тараканов на кухне кормите и не травите?
Корчагин хмыкнул.
– Туше.[1] Тараканов терпеть не могу, но бабочки! Такие красивые и беззащитные.
Я вздохнула и выпалила:
– Жанна тоже была красивой и беззащитной. За что вы ее так?
Андрей резко повернулся:
– Я?! Это я, по-вашему, убил Жанку? Да зачем?
– Никита пригрозил вам, что расскажет Валерии о вашем романе, покажет фото, потребовал денег, вы дали!
– А потом убил? Ну не глупо ли. Подумайте сами, какой смысл мне травить Жанку? Фото-то на руках у Никитки. Уж скорей его убрать надо!
Я в растерянности уставилась на гигантское гипсовое ухо. А и правда, зачем ему убивать несчастную? Но другой версии все равно нет, придется педалировать эту.
– Наверное, вы очень не хотели, чтобы до Валерии дошли слухи о романе с Малышевой.