— Эй, погоди, Кейт.
— Что еще?
— Ты… э-э-э… ну, типа, не хочешь, как бы это сказать, ну, провести эту ночь вместе? Что скажешь?
Я вытаращила глаза. У меня на языке вертелось множество вариантов ответа, но в конце концов я просто сказала:
— Нет, Дуайт.
— Послушай, Кейт, нам с тобой будет так клево!
— Это вряд ли.
— Будет! Я тобой обалденно впечатлился!
— Дуайт, так нельзя сказать, а если даже можно, все равно не стоит.
— Но, Кейт, я считаю тебя очень привлекательной, то есть я никогда еще не западал на женщин твоего возраста!
— Спокойной ночи, Дуайт.
— Кейт, не прогоняй меня! Дай войти. Я не буду ничего требовать, не буду на тебя давить, не думай.
— Нет. Иди домой.
— Да ведь!..
— Нет.
Видно было, как его плечи поникли под объемистой курткой. Облачко пара у него изо рта обреченно поплыло вниз. Потом он опять поднял голову.
— Но хоть на премьеру-то придешь?
— Если смогу.
— Что тебе стоит, скажи «приду».
— Не обещаю. Иди домой. У меня ноги синеют.
— Я могу их согреть.
— Спасибо, не надо.
— Но ты постараешься прийти?
— Да.
— Ты это говоришь, чтобы от меня отделаться?
— Нет.
— А ты согласишься прийти в качестве моей гостьи, моей девушки?
— Только если ты не найдешь себе ровесницу. А теперь спокойной ночи.
— Отлично!
Дуайт повернулся, чтобы уйти, и включил фонарик. Я стала закрывать окно. Он в очередной раз обернулся:
— Ты серьезно считаешь, что моя идея насчет спасательной шлюпки в Каабе никуда не годится?
— Идея сама по себе неплоха, только чревата летальным исходом.
Он покачал головой, уходя в ночь:
— Облом, черт!
У меня действительно окоченели ноги, и руки, кстати, тоже. Я набрала в ванну немного теплой воды и, закатав пижамные штаны, села на ее край, чтобы отогреть руки-ноги и восстановить в них кровообращение. Потом вытерлась, вернулась в постель и заснула как убитая.
Ночью шел снег, и утром, когда я раздвинула шторы, снегопад еще продолжался, смягчая пейзаж, добавляя ему выразительности и молчаливого спокойствия. Некоторое время я смотрела, как падают снежинки, потом приняла душ и оделась. Когда я сушила волосы, раздался телефонный звонок.
— Тэлман?
— Доброе утро, Джеб.
— Завтракать будете?
— Не откажусь.
— О'кей, через двадцать минут.
— В вашем доме, я правильно понимаю?
— Ага, на вилле.
— Ясно. Как мне туда попасть?
— Вроде в гараже был грузовик.
— Понятно.
Действительно, в гараже стоял большой «шевроле-блейзер». Я забралась на водительское место, завела движок с пол-оборота и покатила по снежным просторам. Дверь гаража закрылась автоматически. Грузовик был оснащен автопилотом, рацией и телефоном, но дорогу я и сама смутно помнила — ошиблась поворотом всего пару раз.
В плане еды на вилле по-прежнему царил мексиканский стиль. Я сидела вместе со всеми в большой шумной кухне и ковыряла свой «уэвос ранчерос», омлет по-крестьянски, а Дуайт, пристроившись рядом со мной, бахвалился многочисленными связями в Голливуде, распинался о своей пьесе на Бродвее и в целом вел себя так, словно метил на роль самого любимого племянника.
— Тэлман, на лыжах катаетесь? — проорал Дессу со своего места во главе стола.
— Немного, — отозвалась я.
— Выезд в горы примерно через час; если распогодится — прогноз неплохой. Приглашаю.
— Принимаю, — ответила я, заметив, что начинаю говорить ему в тон.
— Может, и меня захватите? — ухмыльнулся Дуайт.
— Не смею посягать на время, отведенное музе, племянник.
— Ну, знаешь, мне тоже полезно развеяться.
— Вообще-то, сынок, это я из вежливости. В «вертушке» оставалось одно-единственное место, и его только что заняла Тэлман.
— Вот оно как. — Дуайт приуныл.
— Не передумали, Тэлман?
— Нет-нет.
Облака разогнал западный ветер. Мы — человек двадцать, если не больше, — взмыли на «Бритиш Аэроспейс 146» со взлетной полосы Большой Дуги в бесконечное пространство, четко разделенное на синее небо и белую землю. Приземлились в Шеридане, к востоку от горной цепи Бигхорн. Здесь на шоссе нас ждали два вертолета. Мы погрузили лыжи в багажные контейнеры и долетели до нетронутых заснеженных просторов у высоких вершин. Выпрыгнув из зависших в полуметре над землей вертолетов в локальный снежный вихрь, поднятый пропеллерами, мы разобрали лыжи. После этого вертолеты набрали высоту и прострекотали вниз, в долину.
Дессу попросил меня помочь ему с тугим креплением, а все остальные разноцветными кляксами рассыпались по белоснежному полотну склона.
Когда мы остались вдвоем, я спросила:
— Крепление, полагаю, в полном порядке?
— Естественно, — ответил Дессу. Он огляделся. Наши спутники исчезли внизу, в широкой долине. Все застыло в неподвижности, только черные тела вертолетов стремительно уменьшались вдали; их уже не было слышно.
— Присядем?
Мы сели прямо в сугроб, воткнув рядом лыжи; они оцарапали небо пластиковыми когтями своих загнутых концов. Дессу достал кожаный портсигар.
— Курите?
Я покачала головой:
— Только когда пью. Но вы не стесняйтесь.
— Фляжка тоже имеется, но для экстренных случаев.
— Резонно.
Он аккуратно обрезал и зажег длинную сигару, а потом спросил:
— Как считаете, Тэлман: у вас получилось?
— Право, не знаю. Что именно?
— Допустим, произвести на меня впечатление.
— Понятия не имею. Может, вы сами ответите?
— Нет, так не пойдет: мне, черт побери, надо узнать вашу собственную оценку.
— Ну что ж. Полагаю, с вашей точки зрения, к вам явилась упертая феминистка социалистического толка, воспитанная отчасти на американских, отчасти на европейских традициях, причем на самых худших, которой когда-то крупно повезло и которая не питает должного уважения к порядкам «Бизнеса».
Дессу расхохотался и закашлялся.
— Чересчур жестко, Тэлман.