Сквозь сходящую волну свиста и улюлюканья доносилось: «Обратку давай… слабак… эге-гей…».
Егор для начала отвел раненое плечо назад, встав в стойку. И затанцевал вокруг прихрамывающего противника. Сымитировав удар рукой, саданул «скинхеда» по сломанной ноге. Охнули одновременно оба, но Егор остался на ногах, а его противник упал и, скрючившись, принялся кататься по земле, держась за коленку.
Да. Босым много не навоюешь. – Егор подскочил к поверженному «скину» и со всей силы ударил того дееспособной рукой по лысой голове. Удар пришелся в лоб. Парень поплыл. Шаг вперед. Еще удар. Еще шаг. Еще удар. Довольная толпа ревела от восторга.
– Добей, добей, – окровавленный кулак в четвертый раз впечатался в превращающееся в месиво лицо противника. Лысая голова мотнулась, и худощавое тело окончательно приняло горизонтальное положение, выставив в небо неестественно вывернутую коленку. Егор склонился над ним, отведя руку для нового удара. Его цапанули за шиворот и, резко дернув, поволокли назад.
– Хорош, хорош. Не видишь, готов уже? Прям в висок. Наповал. Едреныть. – Парень в тельняшке, выглядывающей из-под распахнутого ворота женской дубленки, поправил болтающийся на животе старенький «Кедр» [36] .
«Еще папашка, наверное, с Чеченской привез. Хотя вряд ли – там такие пукалки, по-моему, не использовались». Егор, тяжело дыша, перевел осоловевший взгляд с покачивающегося перед носом автомата на вытекающие из уха и изо рта «скинхеда» две алые струйки, которые тут же впитывались в песок, перемешанный с сухой травой и листьями. И снова на такой близкий автомат.
Эх. Сейчас бы дернуть за рукоятку, дать очередь – и вон за тот забор. Шмыгнул накопившейся в носу юшкой (и когда только успели разбить?), и его повело. Упасть не довелось – за шкирняк держали крепко. Звуки и зрительные образы начали притупляться, в плече пульсировала боль.
– А он Ухвату понравился. Говорит, что можно и против Гоги выставлять. Вот только подкормить, подлечить…
«Да хотя бы поспать бы», – последнее, что пронеслось у Егора в голове.
Серега зевнул и помотал головой. Сильно хотелось спать. Впрочем, жрать хотелось еще сильнее.
Он не понимал, зачем нужно торчать здесь, на этой вышке, по ночам? От бабок старых шухериться, што ли? Даже майданутые с этого Майдана сюда не сунутся. На прошлой неделе им последний полудохлый БТР сожгли. Да и вояк-то у них – раз-два и обчелся. И те – ментяры-срочники. Вот народ щас с Буинского элеватора вернется, и прикроем этих майдаунов.
Серега снова зевнул, но закрыть рот ему помешал «орлан-3», по самую рукоятку вошедший под сердце. Мешком осевшее тело Хазаров пристроил так, что снизу казалось, что часовой кемарит, привалившись к деревянной стойке.
– Держи свой «орлан», – Хазаров протянул нож Волохову, вытирающему «Колд Стил Вояджер» о бушлат лежащего ничком светловолосого парня.
– Сколько же у тебя их? Еще штык-нож…
– Ну, так пригодились же.
С двадцатью бандитами они управились на удивление легко. За пятнадцать минут и без единого выстрела. Хотя чему тут удивляться? Школьники.
Взрыватели, капсюли-детонаторы, капсюли-воспламенители и уже готовые запалы – все это, как они и ожидали, лежало бережно расфасованное по ящикам и коробкам в углу ангара, сразу за аккуратно расставленными минометами. Бывший военрук знал свое дело. Что ж, ему же хуже.
Сухоруков скатал очередной шарик из отсыревшей муки и, выщелкнув его с пальца, на этот раз попал прямо в затылок сидящему на крайнем мешке и болтающему ногами Саньке. Он не любил ездить в кабине, как бы отдельно ото всех. Надо всегда быть в коллективе, чувствовать его настроение. Тем более коллектив этот – пацаны по шестнадцать, семнадцать лет.
– Ну-у-у, Максимыч, – Санька, переложив автомат в левую руку, с физиономией, выражающей крайнюю степень недовольства, вытащил из топорщащихся за ухом волос липкий комок.
– А ты не зевай. Ишь, расслабились. Думаете, все вокруг так и будут разбегаться перед вами, как эти буинские? Спецназовцев уже забыли? Так я вас на тридцать свежих могилок свожу. А то шли, понимаешь, за тем уродом к речке, как на пляж. Будете так жить – к лету от вас ничего не останется. Учишь вас, учишь, – ворчание Сухорукова становилось все тише, постепенно утонув в шуме работающего мотора.
В Буинске они порезвились славно. Совместили приятное с полезным, так сказать. Загрузили все одиннадцать отбитых у эмчээсовцев «КамАЗов» первосортной мукой. У мукомольного им только пришлось расстрелять какого-то чудака, полезшего на них с «сайгой». Парни подзавелись и устроили небольшое шоу. Обваляв аборигенов, закончивших погрузку «КамАЗов», в муке, они за руки, за ноги кидали их в топку подожженного элеватора с криками: «полезай, колобок, в печку», «а я люблю с мясом» и «знатный хачапури получится». Обормоты. Давно он так не смеялся. А «танец маленьких лебедей», который танцевало местное бабье? Это просто праздник какой-то! Голые, обсыпанные мукой, они такое вытворяли. Особенно, когда Санек стал шмалять им под ноги. Умора. Потом тех, что постарше, отправили вслед за мужиками, а с теми, что помоложе… Э-эх. Если бы еще зерно в жопу не впивалось и мука во все щели не лезла бы… Экстрим. Порево селянок под открытым небом, среди холмов зерна… – голова Сухорукова от резкой остановки мотнулась, задев каркас кузова.
– Ептыть, Колян. Кто ж так водит? Чай не дрова везешь, – экс-военрук спрыгнул на землю. – Вылезай. Приехали.
Триста пятьдесят сонных архаровцев, протирая глаза, полезли из «КамАЗов».
– Мать твою. И здесь сонное царство. И-э-эй, кодырь, выходи разгружать, – наглеющий с каждым днем Санька Шустов (правая рука Самого все-таки) поплелся пинками поднимать оборзевших друганов из бывшей сто двадцать пятой школы.
– Курортники, блин.
Остальные потянулись следом.
– Надо бы охранение у машин выставить. – Сухоруков потянулся всем телом и, махнув рукой, направился в свою резиденцию – на второй этаж ангара. Пнув и без того раздолбанную дверь в свое логово, он услышал пронзительные крики, доносящиеся из казармы. Сухоруков хотел выглянуть в окно, выходящее как раз на солдатское жилье, но не успел.
Зарево пожара было видно в Майдане аж до глубокой ночи. На него любовались, когда разгружали мешки с мукой с единственного уцелевшего «КамАЗа», который стоял в хвосте колонны и который, рискуя угодить под хаотично разлетающиеся боеприпасы, лихо вывел из-под огня безбашенный Хазаров. Гулкое эхо разрывов перекатывалось по окрестным лесам до вечера следующего дня. Его, наверное, можно было бы услышать и в самой Казани, но там это эхо слушать было некому.