— Прошу вас, господа. — Баронесса указала на пуфы рядом с тахтой, которая, судя по всему, не принадлежала к скромной, казенной меблировке Кольджатского поста. Баронесса прилегла на тахту, и ее наряд, напоминавший сари, подчеркнул изгибы роскошного, зрелого тела. Она несколько раз затянулась из узорчатого мундштука курившегося кальяна. По комнате поплыл сизый дымок, а баронесса, откинувшись на подушки тахты, низким томным голосом предложила: — Не желаете ли, господа, составить мне компанию в маленьком путешествии в райские кущи?
Мы вежливо поблагодарили ее и отказались. Она заговорила о мистическом — астральном теле и эгрегоре, упоминала книги г-жи Блаватской и наставления буддийских лам, рассказывала об обретенной в путешествии по Индии небесной энергии, о чакрах и Шамбале. Время от времени она затягивалась, и речь ее становилась все бессвязнее. Вглядевшись, я заметил, что зрачки ее глаз сузились — так проявляет себя опийное опьянение.
Очевидно, устав от мистического, баронесса переменила тему и призвала нас задуматься о превосходстве подлинно естественной жизни. Извиваясь всем телом, словно змея, она выскользнула из смятого шелка и раскинулась на тахте — совершенно обнаженная.
— Будьте естественны, господа, — почти молила она нас с ротмистром, покусывая губы. — Идите ко мне, овладейте мною, сильно и грубо, как настоящие дикие воины.
Неожиданно появился наследник фабричной империи. Пошатываясь, он протиснулся в комнату и, не обратив ровно никакого внимания на извивающуюся на тахте свою обнаженную спутницу, извлек из дорожного сундука две бутылки рома. Все так же покачиваясь, удалился. Очевидно, подобные сцены были для него привычными.
Воспользовавшись возникшей паузой, я пробормотал извинения и выскользнул из комнаты вслед за ним. Ротмистр, заговорщицки подмигнув, затворил за мной дверь.
На террасе, одинокий и немного смущенный, меня встретил Поливанов.
— Опять прогулки в райские кущи? — сочувственно спросил он. — Уже три дня здесь, и каждую ночь — одно и то же. Сейчас вот на вас переключилась. Прямо-таки Клеопатра какая-то, а не женщина, — добавил он сконфуженно.
Я достал портсигар и предложил ему угощаться папиросами. Мы закурили. Внизу, невидимая, монотонно шумела Кольджатка, привычно совершая свой бесконечный ток в каменном ложе. Вверху серебрился мириадами крупных звезд небосвод. С угадываемых в темноте горных вершин тянуло холодом. Поливанов поежился.
— Утром снег выпадет, — сказал он, — но еще не стойкий, к полудню весь стает. Тропа промокнет — лошадям будет сложнее.
Мы помолчали.
— Я знаете, хотел у вас спросить, — нерешительно, словно сомневаясь, стоит ли, начал он. — Как вы думаете, зачем человек рождается на земле? Ведь должно существовать какое-то высшее предназначение, а не только каждодневные будничные дела? Нет, я понимаю — главное, конечно, служба Государю и Отечеству. Так и казакам своим говорю. Случаются у нас тут иногда разговоры, особенно зимою, когда, кажется, что в целом свете только и есть, что этот пост. Или вот еще: а что такое счастье? Читал, будто счастье — следовать своим, предназначенным тебе путем. Но как его найти и не совершить ошибку?
Меня поразил его вопрос. Казалось бы, здесь, в забытой Богом и людьми глуши, молодого офицера должны волновать другие заботы. Но он был настолько серьезен, что я счел своим долгом ответить ему со всей откровенностью. Я сказал, что, не являясь человеком, хоть немного сведущим в современной философии, не берусь рассуждать о смысле бытия, но жизненный опыт говорит о том, что, возможно, мы рождаемся именно для того, чтобы найти свой путь, и далеко не каждому это удается.
Он задумался, покивал, глубоко затянулся.
— Вам не скучно здесь? — спросил я.
— Скучно? — переспросил он, как будто не понимая. — А, вы о том, что где-то есть большие города, наполненные шумной суетой, и не схожу ли я с ума, осознавая свою оторванность от той жизни? Я бывал и в Петербурге, и в Москве, и знаете — здесь мне нравится жить гораздо больше — так уж я устроен. Горы не надоедают — каждый день открываешь что-то новое: и в них, и в себе самом. Здесь думается хорошо. — Он открыто мне улыбнулся. — Да и дело у меня здесь важное — Отечество охранять.
Мы вновь помолчали.
— Послушайте, — обратился я к Поливанову, — извините мое любопытство, но что это за странное строение у вас рядом с коновязью?
Он смутился:
— Вообще-то, конечно, это не положено, но командир бригады Петр Александрович Краснов разрешил… Это курятник. Понимаете, скудные средства выделяют на провиант, и вот, чтобы подкормить казаков, держим кур и цесарок, — и с гордостью в голосе добавил: — У нас даже павлин есть.
Подтверждая его слова, громко прокричал петух, возвещая приближающийся рассвет. Пожелав спокойной ночи гостеприимному хозяину, я отправился спать, со сладкой тоской вспоминая Екатерину. Доведется ли увидеть ее вновь, пересекутся ли когда-нибудь пути — ее и мой, неведомый мне самому?
Поливанов оказался прав: ранним утром я застал двор и крыши поста запорошенными первым нестойким снежком. В начале седьмого часа отряд уже поднимался по узкой горной тропе. Поливанов с казачьим разъездом проводил нас до китайского пограничного поста — четырехугольной башни старинной постройки. Строение оказалось необитаемым — империя богдыханов не очень старательно охраняла свои границы.
Хан-Тенгри располагался на востоке, по левую руку от тропы. Освещенную сзади восходящим солнцем вершину окружал золотистый нимб. Горный великан казался сегодня мудрым и отрешенным — вечный покой хранил подножие божьего трона. От бушевавшей вчера бури остались только таявшие на солнце пятна мокрого снега.
Несколько часов спустя люди и лошади втянулись в размеренное чередование небольших спусков и подъемов. Пребывающего после бурной ночи в меланхолическом настроении ротмистра я определил в арьергард. Двигаясь впереди отряда, бок о бок с Серьгой, я старательно считал шаги своего коня — начались топографические работы.
— Ваше высокоблагородие, — обратился ко мне проводник, — тут вот какое дело… Мне Савва, фабрикант-то этот, вчера сказывал, что они три дня тому назад в этих местах двух ирбисов видели-с. Так, может, мы…
Он не успел закончить фразу. Мой Талисман вдруг всхрапнул, напрягся всем телом и, резко толкнувшись, прыгнул вперед, увлекая за собой лошадь Серьги. От неожиданного рывка я едва удержался в седле. Откуда-то сверху раздался страшный скрежет. Спустя мгновение послышался глухой удар. Земля содрогнулась, сзади на тропе дико ржали лошади…
Август 200… г., Выборг
В 12.40 на пульт дежурного по Выборгскому горотделу милиции поступил сигнал. Неизвестный мужчина, говоривший по-русски с заметным акцентом, сообщил, что заминирован средневековый замок, и указал места закладки гексогена. Анонимный заявитель рассказал, что готовится террористический акт. На обычные ложные сообщения «телефонных террористов» это было не похоже. Дежурного майора Попеню, несмотря на духоту, прошиб холодный пот. «Едрена батон, — тяжело ворочалась в одурманенном бессонницей и алкоголем мозгу единственная мысль, — на хрена ж я сегодня похмелялся, сейчас тут такое начнется!» Собравшись с духом, он доложил о сигнале начальству, те — «смежникам» из ФСБ, и в замок была направлена взрывотехническая группа.