— Самый настоящий сумасшедший, — ответил Мюллер. — Законченный псих.
— Вы серьезно так считаете?
— А вы как думаете? Молодой человек, известный спортсмен, да еще из богатой семьи, вдруг бросает блистательную карьеру и превращается в посредственного проповедника. Но и этого мало. Он обзывает Бога последними словами, а потом и сам сигает в пропасть. И все потому, что ему, видите ли, не удалось победить в очередной раз. Кстати, как он вообще очутился один на этом лайнере? Что-то странно все это….
— По-моему, вы все неправильно поняли, Мюллер, — заметил Шелби. — Я ведь и сам бывший футболист и разбираюсь в некоторых тонкостях спорта. Между прочим, я сам был яростным поклонником Скотта. И во время этого круиза мы успели подружиться. Он совершенно искренне служил священником. Он чувствовал к этому истинное призвание.
— В наше-то время? — недоверчиво переспросил Мюллер. — Да перестаньте вы, Дик! Кстати, вы знали о том, что у него в Нью-Йорке были какие-то неприятности?
Вопрос застал Ричарда врасплох, и он даже порадовался тому, что сейчас темно.
— Что еще за неприятности?
— Не знаю, — отозвался Мюллер. — Я ведь не житель Нью-Йорка. Но только по судну ходили сплетни о том, что его будто бы выгнали с работы или вынудили самого уйти. Что-то вроде того.
— О чем это вы там шепчетесь? — раздался вдруг негромкий голосок Нонни. — Если не ошибаюсь, всем дали возможность хоть чуточку вздремнуть.
— Мы решаем вопросы жизни и смерти, а также вспоминаем преподобного Скотта. Я сейчас тебе все тихонечко перескажу. — Мюллер передвинулся поближе к Нонни, так, чтобы их больше никто не слышал. — А ты знаешь, о чем бы я сейчас попросил его, если бы он не погиб?
— Нет, о чем же?
— Чтобы он нас поженил.
Он слышал, как она задохнулась от неожиданности:
— Поженить? Тебя и меня?
— Если у тебя нет, конечно, на этот счет серьезных возражений.
— Хьюби! — Она тоже шептала, но он слышал, как разволновалась девушка: — Не надо так шутить со мной, а то у меня сердце разорвется.
— Но я не хочу причинять тебе боль, Нонни.
— Ты хотя бы сам понял, что сказал? Ты понимаешь, что такое пожениться? Это значит всегда быть вместе. Завести семью, осесть. А ты не такой. Тебе нужны постоянные приключения. — Она немного помолчала и добавила. — Ну и, конечно, настоящая семейная жизнь не для меня тоже. Кто я такая, чтобы об этом даже мечтать? Ведь у меня ничего нет, да никогда и не было… Ты бы стал меня стыдиться.
«А ведь ты, наверное, права, милая», — с грустью подумал про себя Мюллер, но вслух сказал совсем другое:
— Я открою тебе одну тайну, Нонни. Я сам тоже ничего особенного собой не представляю. Только при этом тебе приходится работать в поте лица, зарабатывая деньги на кусок хлеба. А я просто образованный повеса.
— Зато ты умеешь складно говорить, — вздохнула Нонни. — Но все равно, Скотта рядом с нами нет, в любом случае, хотим мы пожениться или нет. Кроме того, мне думается, что все мы очень скоро утонем. Я же слышала, о чем ты говорил с мистером Шелби. И не надо мне лгать, я ведь тоже хочу знать, что с нами будет, и имею на это право.
— Еще неизвестно, Нонни, погибнем мы или нет. Может быть, нам все же удастся спастись, несмотря на все мрачные предчувствия Скотта. Кстати, на свете очень много таких вот Скоттов в любой вере, какую ни возьми. В любой: в католической, протестантской, иудейской, мусульманской, индуистской, буддистской и так далее. А я готов пойти к дикому шаману и в его присутствии произнести тебе клятву верности. И я буду соблюдать ее до самого последнего своего вдоха.
И теперь, когда он высказался, когда совершил, наверное, самую большую ошибку в своей жизни, сделав заявление, от которого уже не вправе отказаться истый джентльмен, он немного успокоился и почувствовал себя по-настоящему счастливым.
Если даже Нонни не до конца поняла, что именно он имел в виду, она почувствовала искренность его слов.
— Ты и в самом деле этого хочешь, Хьюби?
— Да, Нонни.
Она прильнула к нему, положив свою милую головку ему на грудь, и тихо проговорила:
— Позволь, я тихо поплачу вот прямо здесь. Можно?
Издали снова донеслись глухие ритмичные удары и металлический скрежет. Можно было подумать, что там трудится человек.
Как ни устали путешественники, они тут же воспрянули духом. Кое-кто привстал, другие приподнялись на локтях, и все напряженно вслушивались. Все равно здесь было так душно, а на полу жестко и неудобно, что спать оказалось попросту невозможным.
Из темноты раздался голос Мартина:
— Мне кажется, я ошибся, когда велел вам поспать. Здесь заснуть никому не удастся. Ну, и ладно. Зато мы сможем поговорить, правда?
Но никто не был расположен разговаривать. Во всяком случае, его никто не поддержал, не предложил темы, никто первым не заговорил. Но Мартин понимал, что этим людям сейчас, как никогда раньше, требовалось немного развеяться, пусть даже и за пустым, бессмысленным разговором. Поэтому он немного выждал и начал сам:
— А вы знаете, что будет самое смешное во всей нашей истории, если мы, в конце концов, выберемся отсюда?
— Да уж, смешней не бывает! — презрительно фыркнул Рого.
— То, что мы с вами — никто.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Мюллер. — Как это — никто?
— Кто это тут никто? — отозвался вопросом Мэнни Роузен.
— Ну, все мы. Никого такого особенно значительного среди нас и нет. Ну, подумайте сами. Кто мы такие? И какая кому разница, если мы отсюда не выберемся? Кто может от этого пострадать?
Мисс Кинсэйл с возмущением зашипела:
— Да как вы только можете даже произносить такие слова, мистер Мартин! Разве мы все не дети Божьи?
— Ну, у него очень много детей. Вспомните хотя бы тех, кто остался там, внизу, и уже не участвует в нашем соревновании, — напомнил Мюллер.
— А вы считаете, что торговать чехлами, в которые укладывают клюшки для гольфа, — дело несерьезное? Ха-ха!
Но никто не рассмеялся.
Мартин заговорил, и теперь никто бы его не остановил. Он говорил, чтобы отвлечь людей, которых взял под свою опеку, от грустных мыслей. Да и ему самому требовалось выговориться, а когда тебя никто не видит в темноте, это намного легче. Сейчас он, как и все остальные, представлял собой голос без тела, не более того.
— Я уверен, что вы не знаете, кем была большая половина людей на нашем лайнере. Ну, если не считать, разумеется, одного сенатора и еще одного профессора из Гарварда, который путешествовал со своей семьей. Ну, был еще один актер, имевший поклонников среди подростков. А вот я решил все это выяснить. Я пообещал своей жене, что буду вести дневник наблюдений, чтобы она смогла узнать все о моем круизе. Вот черт!