– Вот насчет доказательств – это хорошо. Ты его припугнешь.

– А их вообще можно добыть, эти доказательства?

– Нет. – Мартынов покачал головой. – Орехова на тебя выводили очень искусно, я думаю. Никаких конкретных указаний. И уж тем более письменных приказов. Да и люди, которые всю эту кашу заварили, нигде не светились, ты уж мне поверь. Наверняка Орехов даже не знает истинных кукловодов. И если он не знает, мы не знаем и никто вообще не знает, то где же тех людей искать?

– А если бы нашли? – настойчиво спросил я.

– Тогда Орехову каюк, – пояснил Мартынов. – А тебе соответственно – полное прощение. Но это, – он печально посмотрел на меня, – абсолютно исключено.

У меня даже сжались кулаки.

– Если это нужно для того, чтобы вернуть себе честное имя, я готов побороться.

– Их не найти, – сказал Мартынов. – Вся загвоздка в том, что тебе до них не добраться.

– Посмотрим, – пообещал я.

Вскоре Мартынов уехал. На прощание он посоветовал мне проявлять крайнюю осторожность во всем.

– Это обязательно, – пообещал я ему. – Спрячемся и будем сидеть тихо, как мыши.

А своим соратникам я сказал совсем другое:

– С завтрашнего дня – за работу!

– С удовольствием, – кивнул Демин. – Но мы справимся без тебя, командир.

– Это еще почему?

– Илья прав, – поддержала Демина Светлана. – Тебе нужно быть в тени. Ведь схватят в два счета!

– Не схватят.

– Мы сами, – проявил упрямство Демин. – Что там у нас по плану? Сюжет о сносе старого дома?

– Снос старого дома отменяется! – объявил я. – Есть потрясающий сюжет, посвященный ностальгическим воспоминаниям. Илья, ты когда-нибудь грустил о прошлом?

– Еще как!

– Вот! – торжествующе сказал я. – Нет на свете ни одного человека, который не хотел бы попасть в прошлое хотя бы на час. И мы это сделаем! Осчастливим кого-нибудь.

– Меня! – с готовностью вызвался Демин.

– Э-э нет, – засмеялся я. – Чести переместиться во времени будет удостоен кто-то другой. Тот, кто об этом мечтает до потери рассудка.

Я повернулся к Светлане:

– Есть такие на примете?

– Найдем, – засмеялась она.

Что мне всегда в ней нравилось – ее понятливость. Не надо ничего объяснять долго. Сказала, что найдет кандидата в герои – можно не сомневаться, что о ее выборе жалеть не придется.

34

Через три дня Светлана приехала на квартиру, которая служила мне убежищем, и положила передо мной вскрытый конверт.

– Вот! – сказала она с видом человека, обнаружившего золотоносную жилу. – Герой нашего следующего сюжета!

Я вытряхнул из конверта сложенный вдвое листок – письмо. Больше в конверте ничего не было. Я выразительно посмотрел на Светлану.

– По-моему, хороший вариант, – сообщила она.

– Фотография! – напомнил я. – Я хочу видеть снимок!

– А снимка не было.

– Вообще?

– Вообще. Не прислали.

Я отодвинул письмо, показывая, что разочарован.

– Как ты можешь говорить, что это хороший вариант? Даже не видя этого человека!

– Женя! Ему около шестидесяти. Он всю жизнь проработал на заводе. Нынешнюю жизнь, судя по присланному сестрой письму, чихвостит на чем свет стоит.

– Это не показатель! – буркнул я.

– А фамилия у него, – Светлана посмотрела на меня совсем уж торжествующе, – Ферапонькин!

Вот это уже было хорошо.

– Ферапонькин? – с проснувшейся надеждой переспросил я.

– Ферапонькин! – подтвердила Светлана. – Михаил Петрович!

Я никогда не верил астрологам. И в приметы не верил. Не мог согласиться с тем, что кто-то или что-то может определять человеческую жизнь. Вот судьба – возможно. Какая-то цепочка случайностей, которые и составляют Жизнь. Но вот во что я верил свято, так это в зависимость, существующую между именем человека и судьбой, которая ему уготована. Имя и фамилия – лишь набор звуков, но то или иное сочетание этих звуков способно или вознести человека к жизненным вершинам, или же сбросить его в самую трясину, где копошатся недостойные сыны рода человеческого. Глупо было бы предполагать, что только имя и фамилия определяют всю жизнь человека, а его личное трудолюбие и упорство, окружающие обстоятельства и просто жизненный фарт не играют никакой роли. Все играет роль, но твое имя – это уже почти судьба. Есть имена твердые, есть имена мягкие. Владельцев одних уважают, а имена других вызывают лишь добродушную улыбку. У первых чуть больше шансов преуспеть, у вторых чуть меньше. Естественный отбор, так сказать. Представьте, что на завод приходят работать два друга. Одного зовут Александр Большаков, другого Ипполит Козявкин. Проходит тридцать лет. Один из них так и остался на заводе, второму теперь доверили руководить министерством. Как вы думаете, кто из них стал министром? Если вы скажете, что Козявкин, я буду над вами смеяться.

Ферапонькин – это было очень хорошо. Не зная этого человека, даже не имея его фотографии, я уже видел его самого и его судьбу. Он работал неплохо и почти не пил. В свое время участвовал в субботниках и году в семьдесят восьмом даже был награжден грамотой облсовпрофа. Дважды выезжал на курорт по путевке: один раз, наверное, в Кисловодск, другой – предположим, в Пицунду, и об этих поездках любил рассказывать в компаниях, хотя все слышали эти истории десятки раз. Он был человеком безобидным, но горой стоял за правду, за что его уже несколько раз били, заведя за угол местной пивной. Жена относилась к нему несколько свысока и совершенно его не боялась, даже позволяла себе покрикивать на него, а он и не огрызался, предпочитая переждать бурю в безмолвии. Возможно, что-то было не совсем так, как я рассказал, или совсем не так, но в целом жизнь нашего героя я представлял себе четко. Не мог прожить иначе свои неполных шестьдесят лет человек, которого все знали как Мишу Ферапонькина.

– Ты займись им, – попросил я Светлану. – Встреться осторожненько с его сестрицей, которая написала письмо, побеседуй. Думаю, что у нас с ним получится.

Светлана встретилась с сестрой Михаила Петровича и с этой встречи вернулась в совершеннейшем восторге.

– Этот Ферапонькин читает газеты с карандашом в руках и по поводу статей, которые он либо очень одобряет, либо совершенно не одобряет, отправляет в редакции письма. Каждый день – два или три письма. Но это еще не все. Он пишет и президенту. То жалуется на плохую работу соседней булочной, то предлагает какие-нибудь революционные преобразования – то ему календарь наш не нравится, то он озаботится проблемой уничтожения тополиного пуха…

– В прошлое хочет? – с надеждой спросил я.