Вся жизнь промелькнула у него перед глазами. Были в ней взлеты и падения, были веселые деньки, случались и дни с минусом, но самое главное — был карамельный пудинг, ветрогонный порошок, приключения вместе с добрыми друзьями. Короче говоря, жизнь оказалась слишком короткой даже для такого коротышки, как Булле. Вот-вот все закончится…
Жжик!
Что это?
На талии Булле откуда-то появился синий пояс.
А сам Булле больше не падал. То есть падать-то он падал, но почему-то вверх. Другими словами, он поднимался. Мимо промелькнул фасад дворца. Бах! Булле приземлился. Синий пояс, который был вовсе не поясом, а лягушачьим языком, выпустил его, и Булле обнаружил, что стоит на том самом балконе, где стоял несколько дней назад. Рядом отплевывался Грегор.
— Ты запрыгнул сюда! — сказал Булле и посмотрел на двор, где мотоцикл ездил вокруг вафельницы, Йорана, Йодольфа и Тандооры. — И меня языком прихватил!
— Тьфу! — скривился Грегор. — У тебя привкус травы и мыла.
— Ты меня спас! — сказал Булле и обнял Грегора.
— Эй! Перестань! — Грегор начал отбиваться. — Совсем не факт, что мы спасены.
К сожалению, он оказался прав: солдаты окружили мотоцикл, а музыка группы «БАБА» зазвучала громче. И какофонию, которую издавал мотоциклетный оркестр Пушечной улицы, заглушило пение Агнеты:
ВОТЕЛУ!!! файнелли фейсинг май!!!
Грегор опять побледнел, его колени задрожали, он стал съеживаться. Но тут Агнета сделала паузу, чтобы набрать воздуха между «…лу» и «файнелли», и в этот момент со стороны двора донесся отчаянный крик:
— Грегор! Я люблю тебя!
— Ик! — сказал Грегор. — Что это было?
— Кто-то, — пояснил Булле, — крикнул, что любит тебя.
— Любит м-м-меня? Но к-к-кто?
— А ты как думаешь, лягушачья башка? Фрекен Стробе, конечно! Понял наконец?
И тут, на глазах у Булле, щеки Грегора снова вспыхнули здоровым зеленым цветом. Глаза его загорелись, по лицу расплылась блаженная улыбка.
— Надо помешать солдатам схватить их! — сказал Булле.
Но Грегор, казалось, не слышал Булле, глядя куда-то в пространство.
— А ведь песня-то, в сущности, очень красивая, правда? — сказал он.
— «Вотелу»? — удивленно спросил Булле.
— Если очень внимательно послушать, — сказал Грегор.
— Эй! Проснись! — Булле щелкнул пальцами перед лицом Грегора. — Конец света и все такое!
И тогда раздалось: «Жжжж! Хлоп! Чпок! Бамс! Зззз!»
«Бамс!» — это когда три солдата — после того, как язык Грегора поднял и швырнул их, — соприкоснулись со стеной дома. А «Зззз!» — это когда тот солдат, который, на свое несчастье, попал на верхнюю часть большого окна, медленно сполз по нему вниз.
Йодольф прямо-таки запрыгал от злости и стал кричать:
— Стреляйт они! Убрайт оркестр-помойка! Стреляйт все!
Несколько солдат вскинули винтовки и направили их на коляску, но никто не выстрелил.
— Быстро! Приказ вождя! Кто не слушайт, попадайт военный суд, государственный суд, трамвайный суд, рыбный суп… и… Стреляйт!!!
Но никто не стрелял.
— Мои добрые норвежцы! — крикнул Булле с балкона.
Солдаты удивленно подняли головы и посмотрели на него.
— Пришло время показать, что мы не позволим командовать собой всяким павианам, бандитам и прочим наглым хулиганам!
— Стреляйт предатель! — крикнул Йодольф, тыча дрожащим черным пальцем в сторону балкона.
— Я не обещаю вам, что будет легко, — звонко продолжал Булле. — Больше того, я ничего не могу обещать вам, кроме гуталина и подметок! Но… — И он по-королевски торжественно поднял руку, — даю вам честное слово: больше никакого хорового пения по телевизору! Мой вопрос простой. Что вы выбираете: музыку духовых оркестров или хоровое пение?
— Стреляйт! — почти рыдая, заорал Йодольф.
И тут же замолчал, услышав щелчки затворов и обнаружив, что все винтовки нацелились в него.
— У-э-э-э-эх! — сказал Йодольф.
И тут же пропал. Испарился. Растворился в воздухе.
— Он закамуфлировался! — закричал Булле. — Быстро! Не дайте ему убежать. Гвардейцы, запереть ворота!
— Знаешь что, Гуннар? — сказал Усы-Вверх Усам-Вниз. Они стояли у ворот, во все глаза наблюдая за происходящим во дворе. — Думается мне, что истинным норвежцам пора переходить на другую сторону.
— Да, кажись, ветер переменился. Надо нам перемениться вместе с ним, Ролф.
— Мудрая мысль, Гуннар, мудрая мысль.
И они заперли большие железные ворота. В тот момент, когда защелкнулся замок, раздался шлепок, как будто кто-то врезался в ворота, после чего двор огласили страшные шведские ругательства, которые автору никто не разрешит напечатать здесь.
Доктор Проктор остановил мотоцикл посреди двора. Пока сборный оркестр Пушечной улицы продолжал наяривать, фрекен Стробе выпрыгнула из коляски и исчезла в кухонной палатке. Вероятно, она нашла, откуда доносилось «Вотелу», потому что Лисе услышала торжествующее «ага!» и сильный стук, после чего музыка группы «БАБА» в этой истории больше не раздавалась.
Солдаты носились по двору, пытаясь поймать невидимых лунных хамелеонов. Вдруг кто-то вышвырнул доктора Проктора из седла и попытался завести его мотоцикл. Но папа-комендант взмахнул гитарой и изо всех сил обрушил ее на сиденье. Гитара налетела в воздухе на что-то невидимое, ее деки с треском рассыпались.
— Я поймал одного! — закричал папа-комендант, обхватив останки гитары.
Гитара разразилась отчаянным женским криком:
— Йодольф! Не позволяй им хватать нас! Спаси меня! Йодольф! Йодольф, предатель! Йод…
В сугробе в самом углу двора двое солдат схватили что-то, но каждый получил по удару в нос и упал навзничь.
— Добро пожаловать в дом страданий, люди-идиоты! — закричал Йоран. — Идите к дядюшке! Быстро… Ой-ой!
«Ой-ой» означало, что Йорану на голову свалилось что-то очень большое и тяжелое, хорошенько вбив его в снег.
— И еще «ой-ой»!
«Еще „ой-ой“» означало, что Йоран во второй раз получил по голове чем-то большим и тяжелым и его еще глубже вбило в снег. Подняв голову, Йоран увидел летящую на него сверху лягушку. «Уроды!» — подумал он и закрыл глаза.
Но где же Йодольф?
Лисе отложила кларнет, встала в коляске и оглядела погрузившийся в хаос двор, но Йодольфа нигде видно не было.
К ней подошел доктор Проктор и сказал вслух то, что она только что подумала:
— Если Шталер улизнул, он вернется. Может быть, с еще более гнусным планом.