– Я с ней не работала.
– Не понимаю.
– Я ее не готовила.
– К чему?
– Не учила этикету. Как вести себя за столом и всему остальному, что необходимо, когда вращаешься в приличном обществе.
Кодада что-то пробормотал.
– Он говорит, что согласен отвечать на твои вопросы, – перевел Винсент.
– Вот как? Хорошо. Но отложим разговор. Пока убери его отсюда.
Винсент поволок Мориса из комнаты. Макс повернулся к Элоизе:
– Так-так продолжай. Расскажи об этой подготовке.
– Вы не понимаете, что это такое? – Элоиза усмехнулась.
– Я знаю, что это такое, – насмешливо промолвил Макс. – Просто хочу услышать это от тебя.
– Наши клиенты очень богатые люди, вращаются в высшем обществе. Они хотели иметь товар, соответствующий определенному стандарту.
– Товар – это дети?
– Да. Перед продажей мы учили их хорошим манерам и правильному поведению со взрослыми.
– То есть говорить «спасибо» и «пожалуйста», когда тебя насилуют?
Молчание.
– Отвечай.
– При чем тут это? – с возмущением воскликнула она.
– Ни при чем?
– Люди с плохими манерами не смогут добиться в жизни ничего.
– Ах вот оно что! – крикнул Макс. – Ты им помогаешь? Учишь правильно держать нож и вилку за столом у какого-нибудь педофила? Боже мой, какая же ты мерзость! Ответь, почему ты делала это, Элоиза? Я видел записи. Видел, что с тобой произошло.
– Вы смотрели, но не видели, – возразила она, впившись в Макса твердым взглядом. – Посмотрите снова.
– Может, ты просто подскажешь, что я пропустил?
– Морис любит меня.
– Чушь!
– Почему? Вы представляли меня жертвой, беспомощной, плачущей? Этакое взрослое дитя. Пример из учебника, по которому вас учили. Эту жертву можно легко умиротворить каким-нибудь простым односложными психологическим лепетом, успокаивающим хрюканьем. – Она говорила с вызовом, очень зло, ее голос возвысился почти до крика. И одновременно ее речь была лишена страсти, накала, будто она репетировала ее всю жизнь, и слова давно потеряли смысл, превратившись в ряд акустических символов, которые она должна произносить, пока они не иссякнут. – Вам легко рисовать нас невинными, ранимыми маленькими жертвами, но мы не все такие. Некоторым удалось победить систему и подняться.
– Ты называешь это подняться наверх? – Макс обвел руками комнату. – Закончить жизнь вот так?
– Никто не относился ко мне лучше, чем он. Никогда. Я ни о чем не сожалею. Если бы у меня появилась возможность что-либо изменить в своей жизни, я бы отказалась.
– Как тебя похитил Морис? Что это была за техника?
– Он меня не похищал! – возбужденно произнесла она. – Он меня спас.
– Ладно, называй как хочешь, – вздохнул Макс. – Просто расскажи, как он это сделал.
– Я хорошо запомнила его камеру. У него тогда была «Супер-8». Она закрывала половину лица. Обычно я видела его по утрам. Мы махали ему, я и мои приятели. Он подходил к нам, заводил разговор, дарил подарки. Печенье, конфеты, маленькие проволочные фигурки. Меня он выделял с самого начала. Шутил, смеялся. Мои приятели ревновали. – Элоиза улыбнулась. – Однажды он спросил, хочу ли я уйти с ним, совершить путешествие в волшебную страну. Я согласилась. И в следующий момент оказалась в машине рядом с ним. Незабываемое воспоминание.
Макс с трудом сглотнул, во рту пересохло. Элоиза оказалась совсем не такой, как он ожидал. Ему было известно все о стокгольмском синдроме, когда жертвы похищения влюблялись в своих похитителей, но он никогда не встречался с этим прежде в делах о надругательстве над малолетними.
– Но… как же твои родители?
– Мои родители? Вы имеете в виду моих добродетельных маму и папу, таких, как у вас в Америке? Ведь вы так представляете моих родителей? Так вот, позвольте вам сообщить, они были совсем не такие. То немногое, что я о них помню, я бы с радостью забыла. Восемь человек в одной маленькой комнате, чудовищная бедность, и постоянно хочется есть. А вы знаете, какую пищу мы ели каждый день?
Элоиза замолчала и с вызовом посмотрела на Макса, побуждая к каким-нибудь действиям, он никак не отреагировал, и она забеспокоилась. Глубоко вздохнула и задержала дыхание. Закрыла глаза, опустила голову. Ей удалось удерживать воздух в легких минуту. Глазные яблоки интенсивно двигались под веками, пальцы перекручивали носовой платок, губы шевелились, точно в беззвучной молитве. Наконец Элоиза выдохнула ртом, открыла глаза, посмотрела на Макса.
– Я расскажу вам все, что вы желаете знать. Сообщу, где мы держим детей и кому продаем. Кто, кроме нас, этим занимается, и на кого мы работаем.
– На кого вы работаете?
– Вы думали, Морис управляет всем этим один, самостоятельно? – Элоиза засмеялась.
В комнату вошел Винсент Пол и сел рядом с Максом.
– У Мориса много достоинств, но ум в их число не входит. – Она хихикнула и добавила деловым тоном: – Я расскажу вам абсолютно все… но при одном условии.
– Каком? – спросил Макс.
– Вы отпустите Мориса.
– Об этом не может быть и речи!
– Вы отпустите Мориса, и я вам расскажу все. Потому что он лишь винтик в огромной машине. Мы оба винтики. Если вы его не отпустите, я не стану рассказывать. Можете прямо сейчас расстрелять нас.
– Хорошо, – неожиданно вмешался Винсент, заставив Элоизу вздрогнуть. – Я отпущу его, как только проверю информацию, которую ты нам сообщишь.
– Дайте слово, – сказала Элоиза.
– Я даю слово.
Элоиза кивнула.
Винсент похлопал Макса по плечу, давая знак продолжать допрос.
– На кого вы работаете?
– А вы не догадываетесь?
– Элоиза, зачем играть в кошки-мышки и умничать? Давай договоримся, я задаю тебе вопрос, а ты отвечаешь. Причем правду. Все очень просто. Поняла?
– Да.
– Хорошо. На кого вы работаете?
– На Густава Карвера.
– Какую чушь ты несешь, Элоиза! – воскликнул Макс. – Я и без тебя знаю, что он твой босс. Владеет школой «Ноев Ковчег», банком, где трудится твой любимый насильник детей.
– Но вы спросили…
– Пожалуйста, не дури! – Макс наклонился к ней. – Если ты продолжишь вот так надо мной потешаться, то, клянусь перед Богом, я пойду и придушу Мориса собственными руками.
– Но я же говорю вам, что это Густав Карвер! Он наш босс. Он стоит за всем этим. Он владелец предприятия. Он это начал! Он придумал! – настаивала Элоиза. – Густав Карвер. Он занимается этим почти сорок лет. Организовывает похищение детей, промывает им мозги и продает для секса. Густав Карвер и есть Тонтон-Кларнет.