Хомутов нажал кнопку вызова секретаря, плеснул воды в стакан и потянулся к Бахиру. Вбежал Хусеми, застыл в дверях. Хомутов крикнул ему:
– Врача! Быстрее!
Его возглас вывел Бахира из оцепенения, министр вскочил, по-прежнему багровый, и забормотал:
– Прошу простить меня, товарищ президент! – и стал пятиться к дверям. Хомутов шел за ним следом, держа стакан в вытянутой руке, и обеспокоенно допытывался:
– Что случилось? Вы почувствовали себя плохо?
Бахир, наконец, собрался с силами, чтобы ответить.
– Сердце… Немного прихватило. Это бывает со мной.
Он вышел стремительно, едва не сбив с ног Хусеми, и только теперь, оставшись один, Хомутов залпом осушил стакан и упал, обессиленный в кресло. «Все-таки итальянец был прав, – подумал он с тоской. – Ничего не меняется внутри человека. Я по-прежнему боюсь. Сначала боялся Гареева, понимая, что он может сделать со мной все, что пожелает, сейчас боюсь Бахира. Я – уже не я, но это только видимость. Внутри – прежний человек: те же мысли, те же страхи». Он вздохнул, сунул папку, так и лежавшую на столе, в общую стопку. Замечательная зеленая сафьяновая папка с золотым фазаном, оттиснутым на обложке. Он не мог знать, какую, волей случая, отвел от себя опасность.
Бахир, покинув дворец, сел не на переднее сиденье, как обычно, а сзади, коротко бросил водителю:
– В министерство!
Темная краска еще не сошла с его лица, и руки противно дрожали. Все складывалось вполне благоприятно: Фархад клюнул, дал согласие на внедрение новых людей во дворец. Полковник ликовал, вспоминая американского посла и представляя, как у того вытянется лицо, когда он узнает, что с Фархадом покончено, и не где-нибудь, а прямо во дворце, в самом логове. Это чувство уже достигло пика, но Фархад – этот трижды хитрый, прожженный лис – как бы невзначай захлопнул папочку, демонстрируя проклятую обложку с золотым фазаном, и добавил: «Посмотрим, кого вы приведете во дворец». Эта папка с материалами по спецотряду говорила яснее слов. Ничем другим президент не мог бы яснее сказать, что полковник лишен доверия, и президент куда больше знает о его замыслах, чем кажется ему. Вот теперь, от этих мыслей, у полковника действительно заныло сердце и он коротко застонал сквозь зубы. Водитель обернулся.
– За дорогой следи! – рявкнул министр.
Какую безумно опасную игру он затеял! Отряд капитана Салеха давно надо было распустить, чтобы и воспоминаний о нем не осталось, а вместо того он ввел туда Бобо, прямо на глаза людей Фархада. Чистое безумие – полагать, что там нет президентских глаз и ушей.
Когда подъехали к министерству, Бахир выскочил из машины и почти бегом поднялся наверх. Салеха и Бобо необходимо срочно вызвать в Хедар, но внезапно ему пришло в голову, что по дороге их могут перехватить, Фархад не позволит убрать свидетелей. Нет, действовать надо иначе. Адъютант в приемной щелкнул каблуками, Бахир пронесся мимо, не обратив на него внимания. Запросил отряд Салеха, и пока дали связь, уже продумал все.
– Капитан Салех у телефона, – услышал он в трубке.
– Ты что же это творишь! – рявкнул полковник, одновременно срывая злость и задавая тон всему разговору.
– Я не понимаю, товарищ полковник…
– Прекрати прикидываться! Что за посторонние в отряде?
Разговор был построен так, чтобы отвести малейшие подозрения, если люди Фархада их сейчас слушают.
– Посторонние? – все еще не понимал Салех.
– Что там за парень у тебя? Ты кого пригрел? А? У тебя секретное подразделение, а ты из него приют устроил!
– Я… я не знал… – забормотал Салех, кажется, начиная понимать, но все еще не зная как себя повести. Бахир понял, что пора сказать то, ради чего он и звонил.
– Убрать посторонних! И чтоб о таких вещах больше ни слуху ни духу!
Он замолчал, и эта пауза Салеху все объяснила.
– Ясно, товарищ министр! – отчеканил капитан. – Будет исполнено.
– Доложишь! – прорычал Бахир, нагоняя напоследок страху, и швырнул трубку.
Салех не знал даже, сколько у него остается времени. Вскочив, он бросился по коридору, расстегивая на ходу кобуру. У нужной двери остановился, скользнул взглядом вдоль коридора – никого – и только после этого постучал условным стуком.
Бобо отпер сразу же, будто ждал гостя. Салех толкнул его в глубину комнаты, прикрыв за собой дверь. Парнишка смотрел на него вопросительно.
– Все, – сказал зачем-то Салех и поднял руку с пистолетом. Он выстрелил, и когда парнишка упал, выстрелил еще раз, развернулся и направился к двери, но та вдруг распахнулась и на пороге вырос привлеченный звуками выстрелов дежурный сержант, готовый поднять тревогу.
– Ты как службу несешь? – заорал Салех, делая зверское лицо, и, не ожидая ответа, ударил дежурного рукояткой пистолета между глаз.
Тот покачнулся, но устоял.
– Посторонний в расположении отряда! – кипел Салех. – Ты куда смотришь?
Из рассеченного лба сержанта струилась кровь.
– Вытрись! – брезгливо сказал Салех. – И убери этого, – он кивнул через плечо в сторону мертвого Бобо.
Его трясло, и он едва скрывал это. Запершись в кабинете, забился в угол и сжался в комок, будто это могло помочь. Дело было не в Бобо, а в том, что капитан почувствовал, насколько мешает Бахиру тем только, что все еще жив. Вызвав спустя полчаса дежурного, взглянул на свежий пластырь у него на лице и покачал головой:
– Ты что – упал?
– Вроде того, – огрызнулся дежурный.
– Заживет, – пообещал Салех. – Теперь так. Усилить охрану, выставить дополнительные посты. В расположение – никого без моего разрешения – даже если это окажется…
Он замолчал.
– Даже если это окажется сам министр!
Большой прием в честь национального праздника был назначен на сегодняшний вечер. Днем Хомутов принял участие в торжественном заседании – пять тысяч присутствующих, делегации из сорока семи стран. Оно длилось три часа, но президент уехал вскоре после начала, потому что главное выполнил – показался народу. Хусеми давно на этом настаивал – не впрямую, конечно, а исподволь, с азиатским лукавством и упорством включая в ежедневные расписания всяческие встречи и массовые действа.
Хомутов эти пункты вычеркивал неукоснительно, пока не сообразил, что Хусеми неспроста так настойчив, есть правила игры, и их надо придерживаться. Так что торжественное заседание подоспело как раз вовремя. Когда Хомутов появился в президиуме, весь зал встал и слаженно проревел какое-то длинное приветствие. Хомутов через плечо взглянул на Хусеми, тот ответил президенту благоговейным взглядом. «Так и есть, как минимум, неделю репетировали», – понял Хомутов и едва сдержался, чтобы не выразить неудовольствие.