– Сколько у меня времени? – спросил Шаса, и ему не пришлось ничего уточнять. Она поняли друг друга.
– Я могу придержать это досье еще несколько часов, до пяти пополудни, а потом расследование продолжат.
Шаса встал.
– Вы верный друг.
– Я провожу вас вниз, – сказал Луис. Беседа возобновилась, когда они оказались в лифте одни: столько времени потребовалось Шасе, чтобы справиться с волнением.
– Я годами не вспоминал о Белом Мече, – легко сменил он тему. – До сегодняшнего дня. Все это кажется таким далеким… Хотя тогда погиб мой дед.
– А я не забывал, – негромко ответил Луис. – Это был убийца. Если бы он добился успеха, если бы вы ему не помешали, жить в этой стране было бы хуже, чем сейчас.
– Я думаю, что стало с Белым Мечом… кто он был и где сейчас. Может, давно умер или…
– Не думаю. Есть обстоятельства, которые заставляют меня сомневаться в этом. Несколько лет назад я хотел просмотреть досье Белого Меча…
Лифт остановился на первом этаже, и Луис замолчал. Он молчал все время, пока они пересекали вестибюль и выходили на солнечный свет. На крыльце управления они повернулись друг к другу.
– И что? – спросил Шаса. – Досье? Досье Белого Меча?
– Его нет, – негромко сказал Луис.
– Не понимаю.
– Никакого досье, – повторил Луис. – Ни в полицейских отчетах, ни в министерстве внутренних дел, ни в центральном архиве. Официально Белый Меч никогда не существовал.
Шаса уставился на него.
– Должно быть, досье… я хочу сказать, что мы ведь с вами работали. Досье было такой толщины… – Шаса развел большой и указательный пальцы. – Оно не могло исчезнуть!
– Поверьте мне на слово. Оно исчезло. – Луис протянул руку. – Пять часов. Ни минутой позже. Но до пяти я буду в своем кабинете, если кто-нибудь захочет мне позвонить.
Шаса пожал ему руку.
– Я никогда этого не забуду.
Отворачиваясь, он посмотрел на часы. Без нескольких минут двенадцать, и, к счастью, у него сегодня ланч с Манфредом Делареем. Он пошел назад по Парламентской аллее и, когда выстрелила полуденная пушка, вошел в здание парламента. Все в вестибюле, включая служителей, невольно взглянули на часы, проверяя время.
Шаса повернул к столовой для парламентариев, но пришел слишком рано. Зал был пуст, если не считать официантов в белом. В баре Шаса заказал розовый джин и стал нетерпеливо ждать, каждые несколько секунд поглядывая на часы, но встреча с Манфредом была назначена на двенадцать тридцать, а искать его бесполезно. В огромном здании сложной постройки он может быть где угодно, поэтому Шаса коротал время, лелея и накапливая гнев.
«Мерзавец! – думал он. – Все эти годы я позволял ему дурачить меня. Все признаки были налицо, но я отказывался их видеть. Он прогнил до самой сердцевины… – И тут его негодование приняло другое направление. – Мардж Вестон ему в матери годится. Скольких еще моих женщин он трахал? Неужели для этого маленького дьявола нет ничего святого?»
Манфред Деларей пришел чуть раньше. Он вошел в столовую, улыбаясь, кивая, пожимая руки, так что ему потребовалось несколько минут, чтобы пересечь зал. Шаса едва сдерживал нетерпение, но он не хотел, чтобы кто-нибудь заметил, как он взбудоражен.
Манфред заказал пиво. Шаса никогда не видел, чтобы он пил что-нибудь крепкое. Только когда Манфред сделал первый глоток, Шаса тихо сказал:
– У меня неприятности, серьезные неприятности.
Улыбка Манфреда не дрогнула, он был слишком умен, чтобы выдать свои чувства в комнате, полной конкурентов и политических соперников, но глаза его стали холодными и светлыми, как у василиска.
– Не здесь, – сказал он и провел Шасу в мужской туалет. Они стояли плечом к плечу над писсуарами, и Шаса говорил тихо, но настойчиво, а когда закончил, Манфред продолжал смотреть на белое керамическое корыто, и прошло несколько секунд, прежде чем он встряхнулся.
– Телефон есть?
Шаса отдал ему карточку Луиса Нела с телефонным номером управления уголовного розыска.
– Я должен воспользоваться защищенной линией в моем кабинете. Дайте мне четверть часа. Встретимся в баре.
Манфред застегнул ширинку и вышел из туалета.
Вернулся он в бар через десять минут. Шаса тем временем беседовал с четырьмя пришедшими на ланч депутатами; все это были влиятельные заднескамеечники. Когда первую рюмку допили, Шаса предложил:
– Давайте продолжим.
Все направились в зал, и по пути Манфред крепко взял Шасу за руку и наклонился к нему, улыбаясь, словно говорил какую-то любезность.
– Я затормозил дело, но он в течение двадцати четырех часов должен покинуть страну, и я не хочу, чтобы он возвращался. Договорились?
– Признателен, – кивнул Шаса, и злость на сына усилилась от сознания того, что теперь он в долгу. Когда-нибудь этот долг придется отдавать. С процентами.
«Харли» Шона стоял возле спортзала, который Шаса пристроил к дому два года назад в подарок всем троим сыновьям. Здесь были тренажерный зал, площадка для игры в сквош, крытый плавательный бассейн в половину олимпийского размера и раздевалки. Подходя, Шаса услышал удары мяча о стены и направился на галерею для зрителей.
Шон играл с одним из приятелей. На нем были белые шелковые шорты, но грудь обнажена. На лбу белая лента от пота, на ногах белые теннисные туфли. Тело его блестело от испарины, и он загорел до золотистого цвета. Он был невероятно красив, как на рисунке художника-романтика, и двигался с непринужденным изяществом охотящегося леопарда, ударяя черным мячом о высокую белую стену с такой силой, что при отскоке словно раздавался ружейный залп. Он увидел Шасу на галерее и ослепительно улыбнулся, блеснув белыми зубами и зелеными глазами, и, несмотря на гнев, Шаса неожиданно ощутил острую боль из-за необходимости расстаться с ним.
В раздевалке Шаса избавился от партнера Шона, сказав: «Я хочу поговорить с Шоном – наедине», и, как только тот вышел, повернулся к сыну.
– Тебя ищет полиция, – сказал он. – Ей все о тебе известно.
Он ждал реакции, но был разочарован.
Шон обтер полотенцем лицо и шею.
– Прости, папа, я тебя не понял. Что они обо мне знают?
Он был хладнокровен и жизнерадостен, и Шаса взорвался.
– Не юлите, молодой человек! Того, что они знают, достаточно, чтобы засадить тебя на десять лет за решетку.
Шон опустил полотенце и встал со скамьи. Он наконец посерьезнел.
– Откуда им известно?
– Руфус Константайн.
– Маленький мерзавец. Я сломаю ему шею.
Он ничего не стал отрицать, и последняя надежда Шасы на его невиновность рухнула.
– Я сам сломаю все шеи, которые нужно сломать! – рявкнул он.