Как бы то ни было, я был рад, что генерал – главный советский военный советник в Индии – разрешил мне после приезда его семьи проживать в отеле «Эмбэссэдор». Это не только позволяло мне отдыхать от своего начальника после работы, но и сокращало интенсивность моего общения с его супругой и сыном, за что я был искренне благодарен судьбе. Вообще, я любил проводить свободное время или один, или уж с шифровальщиком посольства, Зией Шаваевым.
Зия – значит черный на тюркских языках. Но он был бледным от постоянного нахождения в здании посольства. В те вечера, когда не было приемов и генерал уезжал домой, на Мальча Марг, я проходил к Зие в его жилые комнаты, и мы ужинали вместе. Чтобы не сойти с ума, ему нужен был кто‑то, с кем можно поговорить на разрешенные темы. Этих тем было так мало, что он нравился мне как собеседник. Он учился в Краснодаре, а я служил там старшим переводчиком, а впоследствии – начальником летного курса в Краснодарском авиационном училище, где обучали только иностранцев. Краснодар был единственным светлым пятном в его жизни, и он бесконечное количество раз мог вспоминать каждый уголок улицы Красной и Затона – побережья Кубани, над которым высилось темно-красное кирпичное здание его alma mater. Он уже поработал в трех странах, но мог вспомнить о них только аэропорт и дорогу к посольству. Да и то – что запомнишь, проехав по ней два раза! Я ему рассказывал о Карачи или Дели – он прожил в этих городах по два года и ничего о них не знал. Жена его замечательно солила грибы, но ее рассказы о магазинах и базарах почему‑то только раздражали Зию. Так что, когда мне надоедало говорить о Дели, а ему о Краснодаре, мы замолкали, но почему‑то чувствовали себя вполне комфортно и молча поднимали стопки с русской водкой, закусывая Олиными необыкновенно вкусными «соплистыми» грибами. Я давно перестал спрашивать Ольгу о том, что это за грибы – ведь трудно представить себе грузди на делийском базаре…
Если бы знать наперед, что однажды чинуша-советник, обидевшись на то, что Зия не согласился дать ему на ночь секретный документ, обзовет его бранным словом, а когда советника, нехотя и с запозданием, все‑таки заставят извиниться перед добросовестным работником, он произнесет спокойным и хорошо поставленным голосом: «Прошу прощения, раз уж вы все настаиваете, но Зия все равно дурак!» – Зия выйдет, склонив голову, из малого зала посольства, где проходило заседание профкома, спустится к себе и повесится на крепких шелковых шнурах, которыми он опечатывал вализы – мешки с секретной дипломатической почтой. Дело, конечно, не в обидных словах, хотя и они сыграли свою роль. Дело в том нечеловеческом напряжении, в котором находится человек, практически лишенный свободы, хотя и добровольно согласившийся на это заточение…
Ну, это будет еще не скоро, а пока… Пообщавшись, помолчав и повздыхав, мы прощались с Зией, и я тихо, постоянно напоминая себе, что здесь левостороннее движение, ехал к себе в «Эмбэссэдор». Предупредив портье, чтобы не будили завтра раньше половины восьмого, прохожу к лифту. Это – ежевечерняя шутка. И я, и портье знаем, что, несмотря на предупреждения, в половине седьмого слуга поскребет тихонько в дверь номера и протолкнет неслышно по ковру сервировочный столик с чаем. «Чай, сагиб? Тиге? Ачча!» Ну, это будет завтра. А сегодня, подрегулировав кондиционер, надо спать. Как говорили в благословенной Обломовке – день прошел, дай бог и завтра так!
But he dearly loved a lord.
Но был ужасным снобом.
Соммерсет Моэм
Остановился в «Эмбэссэдоре» и Обозреватель, хотя мог позволить себе и пятизвездочный отель. Но он не любил суету в холлах центральных отелей, вездесущих коридорных, бормочущих, будто себе под нос, какие‑то фразы о необыкновенно красивых девушках, скучающих неподалеку. Не любил самодовольных делегатов многочисленных конгрессов и собраний клубов «Лайонс» или «Ротари». Не любил непонятного возраста мужчин со слишком отглаженными брюками, цепкими глазами и напомаженными бриолином волосами и преувеличенно безразлично отворачивающихся красивых женщин, держащих чашки с остывшим чаем в строгом соответствии с правилами этикета двора Ее Величества во время файф-о-клок – английской чайной церемонии, которая каждый день разыгрывалась в «Тадж-Махале» и «Шератоне». Разница была лишь в том, что в «Тадж-Махале» на пианино играла американка Карен Бенсон, отдававшая предпочтение Глену Миллеру, а в «Шератоне» мучил скрипку пожилой австриец. Каждый коридор и лестница были под постоянным наблюдением секьюрити. Подозрительность охраны автоматически распространялась на всех, кто заходил в бар, имеющий лицензию на продажу иностранцам спиртных напитков (в Индии сухой закон!). Вход и выход был только один – через эскалаторную лестницу. То ли дело в «Эмбэссэдоре»! Вдоль пятиугольного здания на всех этажах номера выходят на соединяющиеся террасы, три парадных выхода – на Радж Патх, ведущую к президентскому дворцу, на Тримурти и на Коннот, и выезд из внутреннего дворика на дорогу, ведущую в Чандни-Чоук – старый район Дели. Уследить за посетителями очень трудно, а главное – никому это и не надо. Единственная мера предосторожности в «Эмбэссэдоре» – блестящий ячейками сейфовый шкаф около стойки портье. Каждая ячейка открывается двумя ключами – один у арендатора ячейки, другой у старшего портье. Храните деньги в сберегательной кассе! Помните, что вы находитесь на родине «Бродяги» и «Господина 420»…
Не привлекая особого внимания к своей особе, Обозреватель вместе с ключами от номера получил и ключ от сейфовой ячейки, положил туда видавший виды кожаный портфель – он не мог привыкнуть к новомодным кейсам – и поднялся в сопровождении носильщика и коридорного в свой номер. То, с чем он приехал в Дели, не нуждается в сейфовых ячейках. А в портфеле, как всегда, вместе с последними номерами «Атласа» лежат толстая записная книжка и несколько документов, помеченных грифом «Для служебного пользования». Эти документы и свежие записи в книжке – все на одну тему. На ту, что волновала ЦК с месяц назад. Ячейку ночью вскроют, документы скопируют, но пока они дойдут до начальника военной разведки Индии адмирала Курсетджи (по прозвищу Нос), пройдет день-два, и только затем они будут кратко аннотированы в еженедельной разведсводке премьер-министру. А пока их содержание станет известно английской Интеллидженс сервис – пройдет дней десять. Англичане только поморщатся, читая напыщенное донесение коллег по Британскому Содружеству наций, но не посетуют на то, что товарец – «с душком». Ничего не поделаешь – нельзя губить на корню инициативу младших коллег. Когда‑нибудь и они сообщат что‑нибудь путное… К этому времени Обозреватель будет уже дома.
А сейчас надо отдохнуть, затем созвониться с советником-посланником, договориться о встрече. Без него не выполнить основную задачу, которая стоит перед ним в этот раз. Надо найти выход на Главкома военно-морских сил Индии адмирала Нанду и Главкома сухопутных войск генерала Манекшоу. Это – настоящие военные, ястребы, как теперь их называют в публицистическом запале коллеги-журналисты. Но… уверенности в том, что гражданский министр обороны Индии господин Мангалай Кумари сможет склонить премьер-министра и президента к решительным действиям против Пакистана уже в ближайшее время, нет никакой. Министр стоит за мирное решение кашмирской проблемы. Если не удастся его убедить, придется обращаться к активистам ультраправой Джана Сангх – они давно точат зуб на неприкасаемого, забравшегося на такую высоту… Что за министр, который за год своего нахождения в должности ни разу не обратился к руководителям государства с просьбой санкционировать закупку новых вооружений? Немудрено, что Китай, Афганистан и даже Пакистан стали чувствовать себя в отношениях с Индией слишком спокойно. Надо заставить Индию приобрести наши новые плавающие танки и ракеты морского базирования. Пекову уже ничего не надо, должность посла он воспринимает как пожизненную синекуру, дарованную ему за заслуги перед отечеством. Надежда только на Бондарева. Он не захочет приехать в «Эмбэссэдор» – слишком заметная фигура. Даже машину посольскую не стоит вызывать. Придется, наверное, поехать на Мальча Марг на такси. Черно-желтые допотопные жуки называются, кстати, тоже «Эмбэссэдор»! Выпускаются с пятидесятых годов. Любой индиец, заметив удивление иностранца, тут же пояснит, что «Эмбэссэдор» – это и верность традициям, и подражание англичанам, и проявление скромности индийской правящей элиты – на «Эмбэссэдоре» ездит Индира Ганди, а по ее примеру – и все правительство. Индийцы, столь изощренные в сложных взаимоотношениях сотен своих богов, не понимают простейших взаимоотношений индийских богачей со своим правительством.