Выполнив заказ, я забрал почту в штабе Центрального военного округа. Для генерала была личная телеграмма. Я поехал в Хелмийю, передал ее сидевшему перед воротами виллы солдату в малиновом берете египетской военной полиции и поехал к себе в Наср-Сити. Не успел раздеться, как зазвонил телефон. «Приезжай немедленно, Борис, есть срочное дело», – генерал явно был взволнован. Оказалось – телеграмма была из «десятки» – кадрового управления Генштаба. К генералу ехала его жена.
Субботний рейс прибыл по расписанию, в полдень. Я быстро провел Галину Кузьминичну через все формальности, благо в аэропорту меня знали. Сел в машине впереди, Михаил Иванович с женой сзади. Он рассказывал ей о своей холостой жизни, показывал достопримечательности, мимо которых мы проезжали. Она попросила остановить машину только два раза – на привокзальной площади Баб эль Гедид, где стоит огромная базальтовая статуя фараона Рамзеса у Каирского музея. Второй раз – на площади у отеля «Хилтон». За ним сверкал белыми парусами целый флот фелук – египетских прогулочных лодок у набережной Каср эль-Нил. Но она не смотрела на экзотические яхты. Я ясно видел, как она всматривалась в нестерпимо сверкавшее на солнце белоснежное здание ночного клуба «Омар Хайям» на том берегу реки. В тот момент я готов был поверить в женскую интуицию. Мы вместе пообедали в просторной генеральской гостиной. Галина Кузьминична привезла по традиции водку, банку сельди, московские колбасы и черный хлеб. Несмотря на долгий перелет, она слушала наши рассказы, и незаметно, рюмка за рюмкой, мы прикончили большую бутылку водки, сделанную в форме графина с ручкой. Михаил Иванович, как истинный военный, запланировал на воскресное утро мероприятие – посещение Каирского зоопарка. На том мы и расстались.
Утром я проснулся рано от крика муэдзина на минарете мечети Наср-Сити. Моя комната была на десятом этаже, и через балконную дверь я, лежа на кровати, ясно видел его плечи и голову. Зажимая руками мочки ушей, он кричал в микрофон протяжным голосом призыв к молитве – азан. «Аллаху акбар! Ассалату хайрун мина ннаум!» («Аллах велик! Вставайте, правоверные, ибо молитва слаще, чем сон!») И хотя я не был с ним согласен насчет сна, я встал, помылся, выпил стакан томатного сока и вышел из дома. На специальной скамейке под навесом сидел часовой в малиновом берете военной полиции. Обменялся с ним обычными утренними приветствиями – «Сабах эль нур!» – «Сабах эль хейр, сияттак!» – и поехал в Хелмийю. Позавтракав в «Семейном ресторане», купил там же газеты и просмотрел их, чтобы доложить генералу новости. Утро как утро. Но, приехав в Хелмийю, застал первую семейную ссору. Галина Кузьминична, с перевязанной мокрым полотенцем головой, не хотела ехать в зоопарк – дальний перелет и вчерашнее застолье не располагали к культурной программе. Михаил Иванович, как истинный военный, не хотел менять своих планов из‑за «женских капризов».
– Не хочет, Борис, и не надо! Мы поедем одни!
Оставив генеральшу в халате и с полотенцем на голове, поехали в зоопарк, хотя видели всех его обитателей не раз. Дело принципа! Когда мы подъехали к зоопарку, Михаил Иванович спросил меня, был ли я в новом серпентарии. Я понял. Пока я буду разглядывать гадов, Сошников решил поправить голову египетским пивом «Стелла», размышляя о беспринципности и вероломстве женщин. Я решил, что ему на это хватит полчаса. В любом случае, я успею еще искупаться в клубном бассейне «Скарабея» и попаду на обед в «Гроппи». На худой конец можно пообедать и в греческом семейном ресторане… Но когда я подошел к кафе у входа в зоопарк, у меня глаза полезли на лоб. Вокруг клумбы бегали два молодых европейца, их преследовал русский генерал в штатском, который при каждом приближении довольно ловко давал им пинка под зад. Третий молодой человек лежал среди цветов на клумбе без признаков жизни. Пробегая мимо меня, Михаил Иванович будничным голосом спросил: «Где машина?»
Получив ответ жестом – на улице, мол, около ворот зоопарка, он на бегу мотнул головой: «Уходим!» И только сев в машину и отдышавшись, он поведал мне о происшедшем. Он стоял около стойки бара и пил пиво, когда в кафе вошли трое молодых парней. Они заказали три бутылки «Стеллы». Попробовав его, один из них заявил, что им, чехам, такое кислое пойло пить стыдно. Буфетчик, не сказав ни слова, забрал три бутылки и открыл три новых. Но и это пиво не пришлось по вкусу взыскательным клиентам. Один из них взял свою бутылку, запустил ею в стойку бара и разбил несколько бутылок вина и местного бренди. Михаил Иванович очень вежливо (так он мне сказал) предложил молодым чехам извиниться и уплатить за убытки. Реакция была негативной.
– Вы, русские, мало того что не даете нам жить нормально у себя на родине, вводите войска, когда вам вздумается, так еще и за границей пытаетесь учить нас уму-разуму! Заткнитесь, а то сейчас мы вам покажем, как надо себя вести настоящим мужчинам!
На что Михаил Иванович предложил им выйти покурить на свежий воздух. Трое рослых молодых людей, возбужденных стычкой, с удовольствием согласились. Они уже предчувствовали, как будут рассказывать девушкам, что проучили русского наглеца. Откуда им было знать, что этот средних лет мужчина – отличник ВДВ. Михаил Иванович, выйдя к клумбе перед кафе, резким ударом ребром ладони по горлу положил самого высокого из них на клумбу, и к моему приходу успел сделать за остальными двумя кругов десять вокруг клумбы, огорчая ягодицы отстающего противника острым по тогдашней моде носком ботинка. При этом он приговаривал: «И не только танки введем, но и вежливо разговаривать научим!» Но… как бы это ни было лихо, все‑таки в чине генерала затевать драки в кафе за границей не очень принято, и на другой день, приехав на работу, он пробурчал мне: «Я на работе сегодня справлюсь сам. Поезжай в посольство и торгпредство, а потом к Свете Гусаровой в штаб. Нет ли там разговоров о драке русских и чехов в кафе…»
Разговоров не было. Бог миловал. Tout est perdu fors l’honeur. Все отдать можно, но не честь…
Lost in translation.
В переводе утрачено.
Формула ООН для неточного перевода
Жаркое лето 1967 года кануло в Лету. Нет, в сентябре жара не снизилась. Просто все журналисты, словно сговорившись, твердили, что в июле и августе происходят самые неожиданные и чреватые политическими последствиями события. Поэтому, дождавшись конца сентября и ощутив октябрьскую прохладу, невольно настраиваешься на предстоящие самые лучшие месяцы в Каире – ноябрь, декабрь и январь. «Шамс ва хава бард до» – солнечно и прохладно. Поговаривали о переводе генерала Сошникова советником командующего ударными войсками Египта – сочетание его опыта в применении десанта и танков было уникальным, и Михаил Иванович приложил немало усилий для создания этой новой ударной группировки. Кроме того, он мечтал проверить на практике выдуманный им новый способ десантирования в песчаной пустыне. Большинство десантников очень уязвимы в минуты их спуска на парашютах. Они болтаются в небе, как сосиски, а их расстреливают с земли. Сошников предложил открывать грузовую аппарель «Ан-12» и спускать с нее брезентовую ленту 40 метров длиной, к концу которой были пришиты три мешка с песком. При минимальной скорости и высоте полета лента тянулась за самолетом с небольшим обвисанием, и ее конец болтался в пяти-шести метрах от поверхности. Парашютисты должны были бросаться на ленту спиной, держа в руках автомат Калашникова, и падать в песок невредимыми (по крайней мере, с меньшими потерями, чем при обычном десантировании под огнем противника). И хотя это очень смелое предположение еще надо было серьезно проверить на манекенах, потом на людях, а для этого переехать на некоторое время в оазис Эль-Файюм, где было расположено командование, я предвкушал новую, интересную работу. Сошников, конечно, возьмет меня с собой, несмотря на недавнюю размолвку. На совещании высшего командного состава Центрального военного округа командующие докладывали каждый по своим войскам. В зале было жарко, совещание получилось формальным, генерал Сошников несколько раз в резкой форме поправлял ошибки арабских офицеров. Когда в конце совещания дело дошло до начальника химических войск, все уже порядком устали. Желая сократить доклад полковника, Михаил Иванович задал конкретный вопрос: