Но есть еще один закон, самый главный – по которому сикх умирает. Мужчинам-сикхам, как и древним викингам, позорно умереть в своей постели, без кровопролития. Поэтому костяк индийской армии и флота – сержанты и мичманы – в основном сикхи. Много их и в полиции. Если вы сядете в такси к шоферу-сикху, то вы наверняка успеете к поезду или самолету, но несколько ярких ощущений вам гарантированы. И это вовсе не шутка. Несколько перефразируя слова знаменитого кинорежиссера Витторио де Сика, можно сказать, что сикхи ездят по вчерашним дорогам на позавчерашних автомобилях с послезавтрашней скоростью.
Если долго нет войны и неоткуда ждать достойной мужской смерти, штаб тайной сикхской боевой организации – Хальсы – распространяет Сообщение. Там только дата и место. Сикхи понимают. Сикхские юноши и старики-сикхи прощаются со своими семьями и отправляются в указанное место. Там, в уединенных долинах, разбросанных по всему Декану – центру Индии, – старики три дня учат молодежь секретам обращения с холодным оружием. А утром четвертого дня они сходятся в настоящем рукопашном бою. Бой должен быть жестоким и честным. Но старики хотят умереть, и… разве поднимется рука на своего внука? Старик оставит мечом отметину на незащищенном участке тела молодого воина, чтобы показать ему его ошибку. И тот будет с гордостью показывать шрам своим друзьям – он уже был в настоящем бою! Он – воин, сикх!
Их честность и прямота вошли в поговорки, и иногда их путают с простодушием. Недаром очень много индийских анекдотов начинаются словами «Один сикхский джентльмен…». При этом индус непременно сделает характерный жест – проведет рукой под подбородком, обозначая бороду, и перехватит пальцами левой руки правое запястье, обозначая браслет. Сикхи не остаются в долгу и рассказывают анекдоты про индусов, у которых дома женщина – настоящая глава семейства. Женщины… Для них главное – запретить мужчине делать то, что не делают они сами! Жена Сварама Сингха устала выслушивать от своих подруг удивленные упреки – как это Сварам позволяет своему сыну Сардар Сингху ходить бритому, без тюрбана, бороды и усов, и почему она позволяет мужу жевать бетель. Разве объяснишь им, что это результат многих лет, проведенных семьей Сварама вне Индии. До разделения Индостана на Индию, Пакистан и Бенгалию Сварам Сингх служил в английских войсках в Восточной Бенгалии, где пристрастился к бетелю, а после завоевания независимости был помощником начальника охраны в индийском посольстве в Китае. В Китае даже он со своей бородой выглядел экзотично – у китайцев растительности на лице практически нет, а уж молодой Сардар Сингх и вовсе отказался наотрез отращивать бороду – за молодым человеком с бородой в Китае ходила бы толпа зевак! Свараму повезло – после выхода в отставку он смог устроиться таможенником в аэропорту Палам.
Рука Сварама непроизвольно скользнула в карман, нащупала треугольник свернутого листика бетеля, скрепленный тоненьким черешком. Там еще три-четыре перчинки и крохотный кусочек негашеной извести. Сикхи редко балуются бетелем. Рот наполнился слюной в предвкушении приятного ожога, но нет, правила не разрешают жевать бетель на рабочем месте. И не отлучишься – русский рейс пришел переполненным. Хотя по таможенной части работы почти нет – дипломаты и журналисты, да и проверка формальная. Но придется ждать конца смены. Ничто не меняется так медленно, как уклад жизни, даже в зонах высокой технологии – меняется техника, электронные дисплеи бесшумно мигают номерами рейсов и временем прибытия вместо трескучих механических табло, уже другие самолеты рулят по аэродрому, но костюмы мужчин, выражение их лиц, манеры – остаются прежними. Сверни из зала в узкий служебный коридор – обнаружишь угол, заплеванный бурой слюной от пережеванного бетеля и сидящего около урны на корточках свипера – уборщика из касты неприкасаемых. Свипер по‑английски – подметальщик. Если бы сикх мог знать наперед…
Peine forte et dure (фр.).
(Жестокая и длительная боль.)
Формула приговора к пытке
Никто не обратится к нему по имени, его одежда и поза показывают – он свипер. Это как прислуга в отеле – уже седой, а все «бой» да «гарсон»! Ему нельзя выходить в пассажирский зал: там убирают люди из варны шудра – хоть и уборщики, но неизмеримо выше по кастовой лестнице. Они могут даже пользоваться пылесосами. Стараясь не привлекать ничьего внимания, всегда на корточках, переступая, переваливаясь, как утка, ногами в сандалиях, сделанных из старой автомобильной покрышки, он убирает служебные помещения, коридоры, подметает пространства под лентами транспортеров, по которым бесконечным потоком струятся толстые разноцветные чемоданы. Чемоданы с бирками, которые ничего не говорят ему, – свипер почти не верит в существование всех этих стран и городов. Сам он в конце бесконечного дня съест лепешку хлеба, испеченного на плоском листе жести. Жесть лежит на двух кирпичах. Между кирпичами экономно тлеет огонь. Разводить огонь на территории аэропорта нельзя, но все знают – если лишить свипера и этого, он умрет от голода. С лепешкой он выпьет стакан черного, крепкого чая, сваренного в консервной банке, с наслаждением выкурит сигарету – в киоске напротив автобусной остановки их продают поштучно.
Ничто не меняется вокруг, только жизнь с каждым годом все труднее и печальнее. Раньше его жена разводила огонь из стеблей выжатого сахарного тростника, а теперь он сам разводит огонь из упаковочной стружки. Жена умерла при родах. Упаковочная стружка быстро прогорает, не нагревая жестяной лист так, как нагревали стебли сахарного тростника. И в Туглахабад уже не хочется ехать. Раньше он мог купить на свой дневной заработок – четыре рупии – муки на три лепешки (одну себе, одну жене и одну дочери), три стакана чая и три сигареты – выкурить одну в полдень, одну после работы и одну в Туглахабаде, перед сном, сидя на пороге своей хижины и глядя, как солнце, кровавое от лессовой пыли, садится за красные стены форта. В Туглахабаде – развалины древней крепости Великих Моголов. Ее стены сложены из перекаленного, но очень прочного плоского кирпича. Неприкасаемым нельзя иметь просторное жилище – не позволяют обычаи касты, и они складывают из старинного кирпича низкие, в полтора метра высотой, лачуги. Если завтра выходной, он поедет, примостившись на заднем бампере допотопного автобуса, через весь город в Туглахабад. Или сходит в гости к брату, благо он живет недалеко от аэропорта.
Когда‑то власти решили проложить огромные дренажные трубы – осушить территорию аэропорта Палам, во время муссонных дождей превращающуюся в болото. Но… строительство так и не завершили – кончились деньги. И теперь лежат вдоль дороги в аэропорт громадные, больше человеческого роста высотой бетонные трубы, а в них, завесив мешковиной вход, живут неприкасаемые, которые раньше работали на стройке. Их нанимали на работу каждый день, и каждый день, рассчитавшись с поденщиками, считали их уволенными. Нет хлопот с пенсионным фондом, да и воровать у бедняков легче. Профсоюзы не защищают неприкасаемых, так как те боятся забастовок и всяких требований больше голода и болезней. Им надо жить по законам своей касты. Тщетно активисты из разных профсоюзов пытаются привлечь на свою сторону тысячи неприкасаемых. Выполняя самую грязную, самую тяжелую работу за самую низкую плату, они не хотят никакого изменения в своей жизни, если это изменение исходит от людей, а не от богов. Они твердо знают – любое послабление сейчас обернется страшной болью, ужасным и долгим мучением в будущей жизни. Если ты неприкасаемый, ты должен прожить жизнь так, как положено неприкасаемому. И не роптать. Тогда, быть может, в следующей жизни ты поднимешься на ступеньку выше. Если же нет – то наказание будет ужасным. Ты можешь стать вонючим скользким червем, питающимся нечистотами. Будешь роптать – боги найдут еще более ужасное перевоплощение.