— Как бежать, куда, зачем? — канючил он. — Нас и так собираются отпустить. Вот, уже идут.
Дверь камеры-казармы открылась. На пороге стоял Равиль. За его спиной маячили фигуры охранников с автоматами.
— Выходите, — приказал Равиль.
Он пошел впереди, за ним двое конвойных повели пленников. Те едва передвигали ноги, и охранникам приходилось подталкивать их в спину стволами автоматов. Сначала они шли по коридору, потом принялись спускаться по довольно крутой лестнице.
Олимпиада вспомнила, как похитители привезли их. Тогда, чтобы попасть в казарму, куда их заключили, им уже пришлось спуститься под землю. И вот теперь еще несколько этажей вниз. На какую же глубину они забрались?
Спуск наконец закончился. Идущий впереди Равиль открыл железную дверь, и в нос ударила невыносимая вонь. Они попали в сводчатый зал с низким потолком. В центре зала виднелось круглое отверстие. Над отверстием в потолке был закреплен крюк, к которому крепилась таль — подъемное электрическое устройство. От нее вниз, в отверстие, уходила толстая цепь.
— Пришли, — коротко бросил Равиль.
— Куда?
— Это зиндан, подземная тюрьма. Приказано перевести вас к остальным. У нас здесь человек пятьдесят содержится. А может, и все сто. Кто выкупа ждет, кого просто изолировать пришлось. Тесновато, конечно. И санитарные нормы не соблюдаются.
Равиль заговорил тоном гида-экскурсовода:
— В зиндане нет ни окон, ни дверей, только дыра в потолке. Через нее спускают и поднимают людей, а также пищу и воду. Иногда опускаем им железную бочку, в которую они собирают нечистоты. Но это делается нечасто, чтобы жизнь рахат-лукумом не казалась.
Он издевательски рассмеялся.
— И что, нас тоже туда опустят? — От ужаса глаза Капитолины округлились.
— Ага, — равнодушно кивнул Равиль. — К нам на днях пополнение прибывает, поэтому комендант велел казарму освободить.
— Но… мы… как же? — Все четверо заключенных пришли в ужас от перспективы очутиться на дне жуткого колодца.
— А можно к вам записаться? — в отчаянии выкрикнул Гордеев.
— В буржуины, — презрительно усмехнулась Олимпиада.
Несмотря на критическую ситуацию, она не смогла удержаться от сарказма.
— К нам? — с пренебрежением переспросил Равиль. — А что же ты молчал? Раньше надо было думать. Нам нужны единомышленники, а не малодушные трусы.
Он выдержал паузу, наслаждаясь ужасом и отчаянием пленников. Потом нарочито лениво добавил:
— Вообще-то есть один вариант…
— Что надо сделать?
— Так, ерунду. Мы ждем в гости вашего Поручика. Ну, то есть предполагаем, что он может сюда заявиться. Кроме вас, его знает в лицо кое-кто из наших. Но мы бы могли использовать вас. Согласны?
— Конечно! — хором выпалили пленники.
И если трое тут же подумали, что никого опознавать не собираются, лишь бы вырваться из этого кошмарного подземелья, то Гордеев отнесся к предложению со всей серьезностью.
Равиль прощупал всех четверых оценивающим взглядом. Он не ошибся: трое, конечно, согласились с перепугу, а вот четвертый, кажется, полностью созрел для предательства. Что ж, он не только будет выслуживаться изо всех сил, но и станет доносить на своих товарищей. А этих можно будет припугнуть — убить одного для острастки остальных. И вот когда они окончательно созреют, можно будет вытащить из них тайну Аладдина. И потом спокойно убрать. Санкция Великого Пира у него имеется.
— Ладно, — милостиво бросил он. — Я попробую вам помочь. Но имейте в виду — сбежать вам не удастся. За попытку побега — пуля в затылок или нож в сердце. — И обратился к охранникам: — Отведите их обратно в казарму. Все равно еще пару дней она будет свободна.
И конвой отправился в обратный путь.
* * *
На следующий день все обитатели Маленькой крепости, кроме пленников и караульных, собрались в большом подземном конференц-зале. Собрание начали с коллективной молитвы, сочиненной самим бен Масихом и ставшей своего рода символом веры секты «Аль-Накба». В ней собравшиеся обещали богу истины и света до последнего дыхания бороться с врагами до полного их уничтожения. Слушая и повторяя за другими слова клятвы, Равиль в который уже раз подумал, что вера, которую исповедует Великий Пир, не имеет никакого отношения к исламу. Скорее даже противоречит вплоть до деталей. Но никто, казалось, этого не замечал или не обращал на это внимания.
Затем Великий Пир представил своим последователям высоких гостей.
Господин Берзег отрекомендовался последним потомком знаменитого княжеского рода Берзеков. В 2010 г. вместе с грузинскими парламентариями он участвовал в двух конференциях по черкесской проблеме в Тбилиси и организовал конференцию в Вашингтоне с «говорящим» названием: «Сочи в 2014 году: можно ли проводить Олимпийские игры в месте изгнания черкесов 150 лет тому назад?».
Мистер Безедж сообщил собравшимся, что его предки принадлежали к гордому и свободолюбивому народу убыхов. Потерпев поражение в Кавказской войне, большинство убыхов предпочло стать мухаджирами, то есть эмигрировать из империи неверных кяфиров в мусульманскую Турцию. Они покинули родину, но не покорились русскому царю.
В изгнании их возглавил Хаджи Берзек. Тут мистер Берзег еще раз заверил собравшихся, что является его прямым наследником. Он со скорбью отметил, что со временем убыхи утратили свой родной язык и особенности своей религии, которая сочетала ислам с древней языческой верой их предков.
Он напомнил собранию, что исторической родиной убыхов считается район северного побережья Черного моря, в центре которого сейчас располагался город Сочи. В преддверии сочинской Олимпиады это обстоятельство приобрело всемирно историческое значение.
От преступлений царского режима господин Берзег перешел к эпохе Сталина. Он сообщил, что город Сочи заложен русскими царями на костях убыхов, а построен Сталиным на костях всех народов Советского Союза.
— Пора положить конец этой цепи преступлений! — призвал он аудиторию в заключение своего доклада.
Как и каким преступлениям следует положить конец, банкир уточнять не стал.
Следом слово для выступления взяла красавица блондинка и бывшая начальница департамента разведки Нино Жабуния. Начала она с того, что парламент Грузии официально признал геноцид черкесского народа.
Представители черкесской диаспоры из Турции приняли сообщение аплодисментами. К ним присоединились остальные.
— А что вы можете сказать о ваших отношениях с Абхазией? — спросил кто-то из зала.
Взгляд разведчицы подернулся печалью. Казалось, еще немного, и она заплачет. То есть она недвусмысленно дала понять, что конфликт Грузии и Абхазии принимает как свою личную боль.
Но говорить стала не о нем, а о российско-абхазских проблемах.