Наконец-то показалась машина с желтым генеральским флажком на капоте. Она остановилась рядом с начальником отдела.
— Садитесь ко мне. Ваша машина пусть сегодня остается в «отряде», — распорядился он.
Ихара спорить не стал, забрался на заднее сиденье, где располагался и сам генерал.
Грузовик с «бревнами» шел впереди, за ним — с охранниками и грузом, колонну замыкала генеральская машина.
— Как вам спалось? — благодушно поинтересовался генерал.
Ихара покосился на него: «Неужели он и об этом знает? Лучше ему не врать», — подумал он и сказал:
— Неприятный сон приснился.
— Неудивительно, эксперимент у нас с вами сегодня ответственный, вот нервы и шалят. Так что же вам приснилось?
— Теперь я понимаю, что это глупости, во сне мне казалось, что все происходит наяву. Будто меня затолкали в нашу барокамеру и стали откачивать воздух. Я ощущал все симптомы, какие раньше описывал в своих отчетах, — Ихара нервно вытер мгновенно вспотевший от воспоминаний лоб.
— Странный сон. Не думал, что вы так близко принимаете к сердцу ощущения «бревен». Вы спаслись или же взорвались?
— Взорвался, ваше превосходительство. А потом сразу же проснулся. До сих пор мне не по себе.
— Успокойтесь. Во сне обычно все случается не так, как в жизни. В них действует принцип «все наоборот». Почитайте старые предания. Но вы, надеюсь, не суеверны?
— Я медик. Суеверию в моем мозгу нет места.
— Вот и отлично, — генерал скользил взглядом по степи. — Какой унылый пейзаж… А пейзаж, между прочим, всегда определяет психологию людей. Тут не за что зацепиться взгляду. Такой однообразный простор. Японцы воспитаны совсем другим пейзажем. У нас на островах мало места, мы используем каждую пядь земли, создаем из нее шедевр. Японец воспевает в стихах каждую горную вершину, водопад, цветок. А здесь бескрайний простор. При первом взгляде на него понимаешь, что человек мал и беспомощен перед природой, — генерал принялся возвышенно рассуждать о поэзии, живописи, сравнивал творения древних японских мастеров с творениями китайских.
Ихара слушал, кивал, но не ввязывался в дискуссию. В искусстве он понимал куда больше своего начальника, но не хотел это демонстрировать. В конце концов Сиро Иссии замолчал, у него закончились цитаты. Все же его память хранила не так много классических произведений.
— Вы верите в успех предприятия? — спросил он. — Только отвечайте абсолютно честно. Не увиливайте, как вы это умеете делать. Скажите просто «да» или «нет».
— Да, — немного подумав, ответил Ихара.
— Вот это я и хотел от вас услышать, — генерал зевнул, прикрыв рот ладонью, затянутой в лайковую перчатку, опустил кожаную занавеску и привалился к стойке. — Солнце слепит. Езда по степи навевает сон…
В кузове грузовика сильно трясло. Николай выслушал историю монаха Чунто в коротком изложении.
— Когда я первый раз тебя увидел, то подумал, что ты недалекий религиозный фанатик, — признался он. — А у тебя, оказывается, хорошее образование, языки знаешь.
— Монахи без хорошего образования встречаются часто, — улыбнулся Чунто. — Особенно среди тех, кто попадает в монастырь в детстве. Они, кроме молитв и мантр, ничего не знают. Я же окончил университет, работал в библиотеке. Уже в монастыре мне приходилось много общаться с немцами.
— А их чего в Тибет занесло?
— Они Шамбалу искали. Слышали о ней?
— Совсем немного. Что-то вроде нашего Святого Грааля?
— Можно и так сказать. В Третьем рейхе большое внимание уделяется оккультизму. Но европейцу трудно втолковать буддийские представления о мире. Они вроде все понимают, но не чувствуют нюансов. В этом окружении нужно вырасти, а пытаться врасти — занятие пустое. Шамбала, она в каждом человеке, а не среди горных вершин, и многие рассказы о ней на самом деле иносказания с глубоким подтекстом.
Николай так увлекся рассказом Чунто, что даже на время позабыл, куда и кто их везет. А вот летчики Ричард с Ямадо оказались более практичными, они высматривали дорогу через стеклянное окошко со стороны кабины. Охранник уже не обращал на них внимания.
— Снова на полигон едем, но, кажется, в другое место, — говорил Ричард.
Японец почти ничего не понимал по-английски, в плену успел выучить лишь пару десятков слов. Но жесты помогали объясняться.
— Судя по солнцу, вы направляемся точно на север. Тебе не кажется странным, что нас троих собрали вновь? Почему они так сделали? — пытался понять логику Ихара камикадзе.
— Черт их знает. Может, потому, что наши камеры рядом.
— Но монах сидел в другом конце коридора.
— Кстати, о чем они там болтают? — Ричард перебрался к Николаю.
Тот вопросительно посмотрел на него.
— Думаю, на этот раз они уже не забудут заразить блох чумой или какой-нибудь другой гадостью, — сказал американец.
— А мне кажется, — Галицкий задумчиво тер виски. — Что блох сегодня не будет.
— С чего ты взял?
— Предчувствие такое. Ихара не любит повторяться.
— Он с нами или сам по себе? — напрямую спросил американец про монаха.
Поручик покосился на монаха, он уже успел проникнуться к нему доверием. Тот хотя и не заговаривал о побеге, но чувствовалось, что не «поставил на себе крест», не превратился в «бревно».
— Думаю, что с нами.
— Ты спроси у него. А то с меня китайцев в прошлый раз хватило. Из-за них все и сорвалось.
— Сорвалось из-за того, что мы карабин за борт упустили, — напомнил Галицкий и перевел тибетцу вопрос Ричарда.
Чунто улыбнулся своей слабозаметной улыбкой. Вытянул перед собой скованные руки. А затем произошло невероятное. Его правая ладонь даже не сложилась, а буквально свернулась в трубочку, словно в ней вовсе не было костей, и выскользнула из браслета. Монах помахал ей в воздухе.
— Как ты это делаешь? — изумился Ричард.
Вместо ответа Чунто проделал ту же манипуляцию и с левой рукой. Покачал пустыми наручниками, повесив их на указательный палец.
— Ничего не понимаю, — покачал головой Николай. — Это просто невозможно. Такого не бывает в природе. Скелет не позволяет такие фокусы, я анатомию знаю.
— И тем не менее он свободен, — отреагировал Ричард. — Пусть сделает и со мной такой фокус, — протянул он скованные руки к тибетцу.
Тот отрицательно покачал головой.
— Почему?
Поручик перевел ответ:
— Он говорит, что для этого нужно годами тренироваться, молиться. Это все специальные практики его монастыря.
— Чему меня только в армии учили! А оказывается, надо было в монастырь тибетский на учебу отдавать. Больше пользы было бы.