— Монах дело говорит, без термической обработки есть ничего нельзя, можно заразиться.
Ричард стал мыть в лужице руки.
— Я же этих тварей дохлых вот этими самими руками трогал, — причитал он.
Помыв руки, американский летчик взял тростинку и стал ею осторожно ершить шерсть на сусликах.
— Что, черных чумных блох ищешь? — ухмыльнулся Галицкий.
— Черт их знает, может, они уже на меня перебрались?
— Не переживай, ни одного насекомого на них не найдешь. Блохи на дохлых сусликах не живут. Как только тушка остывает, они покидают ее, им же теплую кровь пить надо.
Сказав это, Николай оглянулся. Тибетский монах успел за это время исчезнуть без всякого звука, словно растворился в воздухе.
— Какие у кого есть предложения насчет огня? — дважды по-английски и по-японски сказал Николай. — Я голыми руками его разводить не умею. А ты, Ямадо?
Камикадзе пожал плечами.
— Теоретически знаю, как это делается, но сам никогда не совершал подобного подвига. Надо взять дощечку из дерева твердой породы, заостренную круглую палочку и крутить ее в ладонях до тех пор, пока не появится дымок.
— Это и я знаю, — проговорил поручик, — но, во-первых, где в степи возьмешь брусок твердой породы, а во-вторых, у меня скорей дым из ладоней пойдет, когда я заостренную палочку крутить буду.
И тут Ричард почувствовал себя хозяином положения. Он улыбнулся классической американской улыбкой, широкой, на все тридцать два зуба.
— Сразу видно, что вы в детстве не были скаутами. А я был! В скаутах чему хочешь научат: и огонь без спичек добыть, и костер на снегу разжечь, и рыбу голыми руками поймать. Вот только умению пить и не напиваться, там не учат. Эту науку я уже самостоятельно постигал, когда на Аляску перебрался. Там без спиртного сдохнуть можно. — Ричард поднялся и протянул руку, — давай сюда свой самодельный нож.
Николай вытащил заточенный супинатор.
— Смотри, не сломай, это наше единственное оружие.
— Ну, пока мы еще им никого не зарезали. Так что это скорей не оружие, а орудие труда.
Николай и Ямадо с интересом следили за действиями американца. Тот поступал в точности так, как его учили в скаутском лагере. За неимением древесины летчик воспользовался тростником. Он отыскал самый толстый высушенный стебель. А солончаковый тростник, когда высыхает, становится твердым, как бамбук. Заточенным супинатором он осторожно расколол полую звонкую трубочку вдоль, взял одну половинку и острием в центре лотка сделал небольшое углубление.
— Вот вам и дерево твердой породы, — он передал свое нехитрое изделие Николаю, чтобы тот оценил.
Галицкий пощелкал по лотку ногтем, тот отозвался звоном.
— Звучит прямо как пластинка у ксилофона, теперь очередь за заостренной палочкой.
— И это не проблема. Справлюсь за пару минут, — самодовольно отозвался Ричард. — Думаю, пока наш монах за сусликами по степи гоняется, я уже разведу костер.
— У Чунто много талантов, не думаю, что он за сусликами гоняется, — сказал Николай, — он их гипнотизирует, они к нему сами в руки ползут.
Ветер в тростниках совсем не ощущался, он гулял лишь в верхушках стеблей. Ярко светило солнце, и все уже забыли о холоде. Он здесь просто не чувствовался. Воздух хорошо прогрелся лучами дневного светила. Американец отколол от другой половинки лотка довольно-таки тонкую щепочку-брусочек и стал сосредоточенно его округлять, затем заострил с обоих концов. Получилось что-то похожее на обоюдоострый карандаш с синим и красным грифелем. Палочка была вручена Николаю, тот зажал ее между ладоней и потер руку об руку.
— И долго же нам ее крутить придется, — проговорил он с сомнением, — черта с два мы огонь разведем!
— Если будем крутить ее в ладонях, то и до вечера ничего не успеем. Так, как хочешь добывать огонь ты, даже самые страшные дикари уже давно его не добывают. Мне понадобятся шнурки от твоих туфель.
— Только с возвратом и не испорть их, в незашнурованной обуви далеко не уйдешь.
— Постараюсь вернуть в целости и сохранности.
Николай бережно вытащил шнурки. Ричард из сухой гибкой тростинки ловко смастерил подобие лука с шнурком-тетивой.
— Походная зажигалка готова, — глаза американца задорно блестели, словно он вернулся в свое скаутское детство.
Теперь работа нашлась уже всем троим. Ричард петлей обкрутил шнурок вокруг обоюдоострой палочки. Ямадо прижимал ее верхний конец и удерживал нижний лоток. Николай держал наготове сухие, как порох, мелко поломанные листья тростника, а Ричард быстро-быстро водил своим луком-смычком. Палочка вращалась так стремительно, словно ее вставили в патрон сверлильного станка. Не прошло и тридцати секунд, как в углублении, куда был вставлен заостренный конец, появился дымок, а затем и зардел красный глазок уголька.
— Давай, подкладывай листики, — глянул на Николая американец, продолжая дергать смычком.
Пригоршня сухих мелко поломанных листиков упала в лоток. Американский летчик тут же выдернул палочку и, пригнувшись к земле, стал осторожно дуть. Дымок тонкой змейкой полз из горочки сухих листьев. Николай и Ямадо ждали, затаив дыхание. И чудо случилось — пробился тонкий язычок пламени, а затем и вся горка листьев занялась огнем. Ричард торопливо ломал тонкие тростинки и шалашиком складывал их над пламенем.
— Прошу оценить мою работу, зажег с первого раза, — похвалил сам себя американец.
Пригревшийся на солнце Николай расслабился, он чувствовал себя счастливым, дышал воздухом свободы. Хоть и недолгим было его заточение, но пережить довелось немало. И теперь он словно опьянел, он даже зааплодировал американцу, настолько расслабился. В тростниках послышался шорох, но никто его не испугался.
— И что принесет нам наш охотник? — прищурился Ричард, продолжая подбрасывать в костер топливо. Он выбирал только абсолютно сухие стебли, чтобы не было дыма.
Чунто вышел из зарослей, у него в руках было несколько тростинок, густо унизанных еще живыми, дергающимися лягушками.
— Не угадали мы с сусликами, — проговорил Николай. — Наш тибетский монах, оказывается, гурман, предпочитает изысканную кухню.
Против лягушек никто ничего не имел. Даже американец, никогда не пробовавший их. В костре постепенно образовывались угли, а Галицкий занялся лягушками. Он готовил их первый раз в жизни, но зато знал, что в них можно есть. Он отсекал ножом задние лапки, Ямадо нанизывал их на тростинки, смоченные водой.
— Поближе их сдвигай, чтобы не было зазоров, — советовал поручик японцу. — Иначе наши шампуры перегорят.
Американский летчик разбросал непрогоревший тростник, оставив только тлеющие уголья. Теперь у каждого из беглецов в руках было по палочке, густо унизанной освежеванными лягушачьими лапками. Жар угольев подрумянивал их, кипел выступающий сок, потянуло ароматом печеного мяса. Голодные мужчины жадно вдыхали его.