Я попыталась представить себе жизнь, которую она мне предлагала. Легко. Удобно. Никаких тревог. Просто жить в любящей семье, встречаться каждый вечер, разговаривать и смеяться вместе. Жить своей жизнью, не охотиться целыми днями на кого-то. Никаких сражений — разве что в целях самозащиты. Отказаться от плана убить Дмитрия, осуществление которого, я точно знала, убьет и меня, либо физически, либо морально. Занять рациональную позицию — дать ему уйти, смириться с тем, что он мертв. И тем не менее... если уж становиться на этот путь, то почему бы не вернуться в Монтану? В Академию, к Лиссе?
— Не знаю, — сказала я наконец. — Просто не знаю, что делать.
Это происходило после обеда, и она нетерпеливо взглянула на часы.
— Не хочется оставлять тебя... ведь неизвестно, сколько еще мы вместе пробудем... но... у меня вскоре назначена встреча...
— С Николаем? — Поддразнила ее я.
Она покачала головой, и я постаралась скрыть свое разочарование. Я видела его несколько раз, и он мне все больше нравился. Жаль, что Виктория не питала к нему никаких чувств. Теперь мне пришло в голову, что, может, этому препятствовало что-то — или, скорее, кто-то.
— Ладно, колись, — с улыбкой сказала я. — Кто он?
Ее лицо оставалось бесстрастным — прямо как у Дмитрия.
— Друг.
Уклончивый ответ, но мне показалось, что в ее глазах мелькнула улыбка.
— Из школы?
— Нет. — Она вздохнула. — И это создает проблему. Я буду сильно скучать по нему.
— Могу себе представить.
— Ох! — У нее сделался смущенный вид. — Как глупо с моей стороны! Что такое мои проблемы по сравнению с твоими? Не буду я встречаться с ним какое-то время... но потом-то увижусь. А вот Дмитрия больше нет. Ты никогда с ним не увидишься.
Может, это и не совсем так. Ничего такого я ей не сказала, конечно, просто ответила:
— Да.
К моему удивлению, она обняла меня.
— Я знаю, что такое любовь. Потерять ее... ну, не знаю. Просто не знаю, что сказать. Кроме того, что все мы рады видеть тебя здесь. Ты не можешь заменить Дмитрия, но мы воспринимаем тебя как сестру.
Эти слова ошеломили меня — но одновременно и согрели сердце.
Потом Виктория стала готовиться к свиданию. Переоделась, наложила макияж — определенно больше чем друг, решила я — и ушла. Я отчасти даже обрадовалась этому — не хотелось, чтобы она заметила на моих глазах слезы, вызванные ее словами. Я была единственным ребенком и воспринимала Лиссу как сестру. Ближе ее у меня никого не было, и теперь я ее потеряла. Слышать, как Виктория называет меня сестрой... как будто я больше не одна и у меня есть друзья.
Вскоре после этого я направилась на кухню; туда же пришла и Алена. Я искала, чего бы съесть.
— Мне показалось, Виктория ушла? — Спросила она.
— Да, ушла на встречу с другом.
К моей чести, я сумела сохранить нейтральное выражение лица. Выдавать Викторию я не собиралась.
Алена вздохнула.
— Я хотела дать ей одно поручение в городе.
— Давайте я схожу, — тут же предложила я. — Только перехвачу что-нибудь.
Она улыбнулась и похлопала меня по щеке.
— У тебя доброе сердце, Роза. Я понимаю, почему Дмитрий полюбил тебя.
Это было удивительно — то, как здесь воспринимали мои отношения с Дмитрием. Никаких разговоров о разнице в возрасте или о том, что я была его ученицей. Для них я была кем-то вроде его вдовы, и предложение Виктории остаться здесь снова зазвучало в сознании. Когда Алена смотрела на меня, возникало чувство, будто я и впрямь ее дочь, и в очередной раз в душе зашевелились предательские эмоции по отношению к моей родной матери. Она, скорее всего, подняла бы на смех мои отношения с Дмитрием. Назвала бы их неподходящими, сказала бы, что я слишком молода. Или нет? Может, я слишком сурова к ней.
Алена укоризненно покачала головой.
— Сначала тебе нужно поесть.
— Просто что-нибудь перекусить, — заверила я ее. — Не беспокойтесь.
Кончилось тем, что она отрезала мне несколько больших кусков черного хлеба, который испекла раньше, и достала банку с маслом, зная, что я люблю мазать его на хлеб. Каролина поддразнивала меня — дескать, американцы были бы шокированы, узнав, из чего приготовлен этот хлеб, но я никогда не задавала никаких вопросов. Он был сладковатый и одновременно острый и очень нравился мне.
Алена уселась напротив меня и смотрела, как я ем.
— Он тоже его любил, когда был маленьким.
— Дмитрий?
— Каждый раз, прибегая из школы, он первым делом просил хлеба. Мне практически приходилось печь для него отдельную буханку, так много он ел. Девочки никогда не ели столько.
— Парни всегда едят больше. — Честно говоря, я от них не отставала. — А он крупнее и выше большинства.
— Это правда. Но в конце концов я дошла до того, что заставила его самого печь для себя хлеб. Сказала, что раз он сметает всю еду, пусть почувствует, сколько в это вкладывается труда.
Я засмеялась.
— Не могу представить, как это — Дмитрий печет хлеб.
Однако, едва произнеся эти слова, я поняла, что не права. Дмитрий — бог в сражении — у меня всегда ассоциировался с мощью, энергией и сексуальностью. Вот какой образ прежде всего приходил на ум. Однако именно сочетающаяся со всем этим мягкость и вдумчивость делали его таким удивительным. Те же руки, которые со смертоносной точностью владели колом, бережно отводили волосы от моего лица. Те же глаза, которые не упускали ни малейших признаков угрозы, смотрели на меня с таким восхищением и поклонением, будто я самая прекрасная и изумительная женщина в мире.
Я вздохнула, ощущая сладкую, но с примесью горечи боль в сердце, ставшую такой знакомой. Что за глупость — расчувствоваться от этих разговоров о буханке хлеба. Но так теперь было всякий раз, когда я думала или говорила о Дмитрии.
Ласковый, сочувственный взгляд Алены был прикован ко мне.
— Я понимаю, — сказала она, прочтя мои мысли. — Понимаю, что ты чувствуешь.
— Станет когда-нибудь легче?
В отличие от Сидни у Алены был ответ.
— Да. Но ты никогда уже не будешь прежней.
Я не знала, призваны эти слова успокоить меня или нет. Когда я покончила с едой, Алена дала мне небольшой список бакалейных товаров, и я отправилась в центр города, радуясь движению и свежему воздуху.
В бакалейном магазине я, к своему удивлению, встретила Марка. Мне почему-то казалось, что они с Оксаной нечасто выбираются в город. Вроде бы они жили за счет того, что выращивали сами. Марк тепло улыбнулся мне.