— Спасибо тебе, Тавас, за это «мы», но дело не только в смене власти. Для того чтобы навести в стране хоть какой-то порядок, нужно прежде всего остановить войну. Нынешние власти на это не пойдут, но на это не пойдут и наши противники. Ситуация такова, что, если мы сдадимся, это никого не спасет. Но сможем мы предпринять действия, которые отбросят врага хотя бы к границам прежней метрополии? Проблема не только в ресурсах. Проблема в людях. Население совершенно обескровлено тем, что пришлось перенести за последнее десятилетие. У людей не осталось сил, а главное — желания бороться.
— Пассионарность угасла, — пробормотал Тоху, припомнив основательно забытые университетские лекции.
— И ты созвал нас для того, чтобы об этом сказать? — бросил Фрескет. — Что ничего нельзя изменить?
— Вас созвали для того, чтобы вы узнали: изменить все можно и должно. — Руга обернулся к Оде.
Тот отставил бокал, снял очки, протер, снова водрузил на нос.
— Вы все слышали речи наших пропагандистов о чудо-оружии, которое тайно готовится в секретных лабораториях, вот-вот будет пущено в производство и переломит ход войны. От этих речей плюются и простые граждане, и рядовые солдаты, не говоря уж об офицерах. Так вот, господа, — чудо-оружие существует. Только оно совсем не таково, как его представляют штабные стратеги. Потому что, как только я просчитал последствия, то уничтожил всю документацию, а разработки перенес сюда.
— Погоди, так получается, что это ты его изобрел? — воскликнул Врер.
Ода развел руками — «ну, что поделать, если я такой гений».
— И ты мог всех спасти и молчал?
— Погоди возмущаться, капитан. — В голосе Чака Оды, обычно мягком, прорезались такие ноты, что возражать ему не хотелось. — Спасение — штука обоюдоострая. Мы с Ругой и бароном не могли рассказать вам прежде, чем я все проверю и испытаю. Теперь вы можете узнать и заодно понять, почему здесь собраны именно вы. Не потому что вы такие умные, храбрые и одаренные. Нет, мы старались подбирать умных и талантливых — но прежде всего вы обязаны этому некоторым особенностям вашего организма.
— Поконкретней, пожалуйста. — На сей раз Тавас был не склонен к шуткам.
— Всем, кто более или менее знаком с естественными науками, известно, что в человеческом мозге имеются центры, при воздействии на которые можно влиять на сознание. Вызывать радость или депрессию, боль или экстаз, внушить подопытным определенные идеи.
— Это похоже на описание действия наркотика.
— Да. В сущности, это и есть наркотик, хотя воздействовать на мозг можно разными средствами. Хирургически, с помощью энергетических разрядов. И, как выяснилось, при действии определенного излучения. А теперь скажите мне, господа, — не случалось ли вам, бывая на вечеринках в этом доме, замечать, что ваше поведение отлично от поведения всех остальных? Что прочие гости дружно несли невероятную чушь, будучи уверены в ней как в святой истине, когда вам была абсолютно ясна вся абсурдность их утверждений. И их полное единодушие… и не приходилось ли вам испытывать приступы сильной, почти невыносимой головной боли — как раз тогда, когда все остальные испытывали бурную, экстатическую радость, переходящую за грань?
— Но ведь это же из-за контузии… — пробормотал Фрескет.
— Все присутствующие здесь в недавние годы получали тяжелые ранения, — поддержал танкиста Тоху. — В приступах головной боли после такого нет ничего удивительного.
— Я не был ранен, — сказал Тавас. — Но когда все орут, поют хором, несут какую-то чушь, начинают беспричинные драки, голова заболит без всякой контузии. Даже у трезвого.
— Вы, полковник, сейчас точно описали симптомы, проявляющиеся у обычных людей под воздействием ударной дозы излучения. Они находятся в состоянии экстаза, легко переходящего в ярость. Переживают высшее счастье, заставляющее петь и кричать, но, если находящийся рядом объект будет воспринят ими как враждебный, станут стремится его уничтожить. Когда излучение не превышает установленной мною нормы, люди на внешнем уровне ведут себя адекватно, да во многих отношениях таковыми и являются. Они только становятся исключительно внушаемы. Способность к самостоятельной оценке отключается. Иными словами, они воспринимают действительность не так, как ее видят, а так, как велел некто, почитаемый как авторитет. Это верно для всех… почти для всех. Есть очень небольшой процент людей, сохраняющих ясность сознания под излучением. Почему — точно пока определить не могу, я ведь не генетик.
— Это относится ко всем нам, я верно понял? — спросил Врер.
— Да. После первых практических опытов, когда я понял, что сам отношусь к таким людям, я стал искать остальных. Найдя первых, я собрал более мощную, чем у себя в лаборатории, установку в подвале этого дома. И мы с Ругой и бароном начали просеивать тех в армейских кругах, кто был бы не подвержен действию излучения и при этом обладал бы подходящими свойствами характера. Понадобилось около двух лет, чтобы собрать вас.
— А головная боль?
— Нулевая реакция у таких, как мы, — только на нормальную дозу излучения. При ударной, увы, возникает подобный эффект. Я пока не знаю, как его исключить.
— Как мы можем убедиться, что это не домыслы и не провокация?
— Я покажу вам записи, сделанные во время вечеринок. Вы все бывали здесь и сможете убедиться, что это не монтаж. Если этого недостаточно, проведем наглядный опыт на стороже. Сможете наблюдать за его непосредственной реакцией, когда излучатель будет в режиме автоматического включения-выключения. Все равно он не вспомнит того, что творилось под ударной дозой.
— Но вы понимаете, что это значит? — снова вмешался Руга. — Представьте себе в нерасторжимости армию и народ, преисполненных полного, героического энтузиазма, и его руководителей, сохраняющих здравый рассудок и способность к трезвой оценке действительности. Такому единству не сможет противостоять никакой враг.
— А ты идеалист, Пелке, — сказал Тавас — на сей раз без свойственного ему яда. — Никогда бы не подумал.
— Пока что поле, вырабатываемое генератором, охватывает только этот дом и его окрестности, — уточнил Ода. — Но если поставить по городу ретрансляторы, оно сможет накрыть всю Столицу, в перспективе — и большие территории. Тогда ситуация, о которой говорил Руга, вполне достижима.
— И ты считаешь, что горстке полковников это под силу — не просто изменить тысячелетний ход истории государства, но остановить мировую войну? Спасти Саракш и нашу страну?
— Да хоть прапорщиков! — ответствовал барон Скенди. — Если изобретение Оды дает такую возможность, грех было бы не воспользоваться этим.
— Воистину грех, — согласился Руга. И процитировал Книгу Пророков: «Если не я за себя — то кто за меня? И если я только за себя — то чего я стою? И если не сейчас, то когда?»
Тоху вскинул на него глаза. Он вспоминал, как еще до войны его угнетали неверие и бездуховность, в которых погрязло современное общество. А в этом кругу он уже не первый раз слышит слова древних писаний. Может быть, это действительно судьба?