— Наоборот, прояснилось, — возразил Унрик. — этим убийством она сама себя приговорила.
— Нет, она убрала главного свидетеля, — вот что сделала. Если бы дело было только в смерти этого Арнсбата, — кстати, я завтра сам отслужу по нему заупокойную службу…
— Есть и другой важный свидетель — Вельф Аскел. Вы, между прочим, заметили, как двусмысленно она выразилась: «Он ни при чем, как и нечистая сила»?
— Вельф сейчас где-то в горах, и добраться до него невозможно. — Лонгину, похоже, не очень-то хотелось втягивать в дело своего друга.
— И все-таки неплохо было бы устроить им очную ставку, — мечтательно сказал Унрик.
— Мы подумаем об этом, — отозвался епископ.
Раймунд глянул в темное окно.
— Уже поздно, а мы еще не решили вопрос о составе трибунала.
Наследник поднял опущенные веки.
— В него войдете все вы. А я оставляю за собой право окончательного приговора.
— Я составлю обвинение, — заявил епископ.
— А защитник?
— Какой защитник?
— Иначе нельзя. Без него суд не будет иметь законной силы. Даже у дьявола есть свой адвокат.
— Ну, хорошо, ты легист, тебе виднее. Но кто же возьмется защищать такую закоренелую злодейку?
— Я и возьмусь.
Как ни странно, никто этому не удивился. Раймунда знали как человека равнодушного, склонного к холодным играм ума, и его решение было воспринято как стремление поупражняться в искусстве, и все согласились.
— Если мы начнем разбирать дело завтра, то я должен еще сегодня поговорить с ней.
— Верно! Может быть, тебе, как своему защитнику, она скажет то, в чем не желает признаться нам. О, как верно ты это придумал! Надо приказать, чтобы тебя пропустили.
Когда отпирали дверь, Раймунд заметил краем глаза, как промелькнуло по коридору женское платье, вздрогнул, но тут же сообразил, что это пробежала одна из замковых служанок, вероятно пробиравшаяся по переходам к любовнику и вспугнутая его шагами.
Стражник приоткрыл тяжелую дверь. Раймунд ожидал, что внутри будет темно, словно в могиле, но там горела плошка — глиняный черепок на полу, а рядом, на охапке соломы, обхватив колени рукам, сидела Адриана. Ее, как водится, приковали за ногу цепью, конец которой был прикреплен к большему чугунному кольцу, вмурованному в стену. При появлении Раймунда узница не шелохнулась. Он осмотрелся — кто знает, как еще повернется судьба? Этот сырой подвал — пока не самое худшее, что он видел. Бывают такие колодцы…
Он осторожно спустился по склизким ступеням. Было очевидно, что она не желает первой начинать разговор.
На всякий случай он сказал:
— Это я, Раймунд.
— Вижу.
— Завтра они начнут судить тебя.
Молчание.
— Я взялся тебя защищать.
— Спасибо, — сказала она с полным безразличием.
— Сейчас тебе, вероятно, все равно, но я должен… А опять тебя спрошу — зачем ты убила Даниеля?
Она несколько оживилась.
— Но ведь он был предатель. А предателей нужно убивать. И, кроме того, я была связана обещанием, — тут она даже засмеялась, и смех ее был неприятен.
— Я тебе верю. Но они — не поверят. И могут прибегнуть к пытке.
— Пусть попробуют. — То же безразличное выражение. Нет, так разговор не пойдет.
— Скажи, что я могу для тебя сделать? Может быть, есть друзья, родные, близкие?
— Все мои друзья и родные — здесь, на этой цепи. — Она приподняла цепь и со звоном бросила на пол.
— А Вельф?
— Он был другом Странника, а это совсем другое дело. И даже если предположить… но я-то ему не друг!
Он улыбнулся.
— Несмотря ни на что, Странник не утратил своего пристрастия к софизмам.
— Странник умер, — отрезала она.
Только не дать ей снова замкнуться в себе!
— А они хотят устроить тебе с ним очную ставку. С Вельфом, конечно, не со Странником.
— Ничего у них не выйдет!
— Почему?
— Потому что я этого не хочу!
— А почему ты этого не хочешь? Он же может доказать твою невиновность!
— Потому что… потому что… — пробормотала она,- я не могу показаться ему на глаза… ведь он же верил… а я его обманывала… столько лет… нет, не могу…
Раймунд не нашел, что ответить. Сейчас эта нераскаянная преступница, откровенно презирающая своих судей и не ведающая страха, напоминала ему тех маленьких детей, которые готовы умереть, чтобы не признаться родным в совершенном проступке.
После непродолжительного молчания она неуверенно спросила:
— А он… Вельф… жалел, когда это случилось?
— Когда мы узнали о твоей гибели? Жалел? На него смотреть было нельзя. Видно, он тебя очень любит.
— Любил! Странника! — она почти выкрикнула эти слова.
Раймунд уже повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился.
— Знаешь, совсем из головы вылетело, — возле Вильмана тебя по всему лагерю разыскивал какой-то старик с тремя сыновьями. Дом гернатовцы у него сожгли или что-то еще… Он все кричал, что пришел искать защиты у Странника.
Она откинула голову назад.
— Значит, и Нигрин уже не благоденствует… А дочери с ним не было?
— Нет, дочери я не заметил.
Он еще помедлил.
— А они… сильно тебя избили?
— Порядочно. — Она снова говорила, как в начале. — Но на мне все быстро заживает. И шел бы ты спать. Поздно уже. А мне случалось проводить ночи и похуже этой.
Загремел засов. Адриана улеглась, заложив руки за голову. Славный человек Раймунд. Жаль только, что она не оправдала его надежд. И почему он не поехал в Испанию?
На мгновение ее мысли вернулись к Даниелю. Все-таки это был первый враг Адрианы, убитый Адрианой. Безвестный мародер в лесу нападал на первого встречного. Визе был врагом Странника, Адрианы он не знал. И только Даниель… Почему же он ее выдал, а не сделал этого сам? Очевидно, он хотел уже не ее, а лишь позора и казни, и злоба убила желание. Или он понял, что ему самому с ней не справиться, даже со своими пятьюстами всадниками? Голова Странника стоит иной армии, болван!
Она была спокойна. Вельфа не было, а без него она выдержит что угодно.
Раймунд в это время тоже подумал о Вельфе. Вельф, разумеется, ничего не знал, это в его характере — не знать. И ему нужен был Странник, а не Адриана. Как и всем. Веселый, умный, обаятельный Странник, а не эта неприятная и злая женщина. И все-таки он, Раймунд, сделает все, чтобы ее спасти. Ради нее? Ради Странника? Или ради себя самого?