— Что это было? — спросила одна из них. — Что случилось?
— Не знаю, — сказал Вати; отпечатки виртуальных пальцев сильно саднили. — Коп. Вроде того. — Он ощупывал свои раны, проверяя, нельзя ли что-то узнать по ним и их следам. — О, чтоб меня, — прошипел он, ткнувшись в больное место.
Он был человеком переменчивых и разносторонних дарований. Никто не назвал бы его криминальным авторитетом, хотя, конечно, он нисколько не ограничивал себя формальностями закона. Он не был ни богом, ни божком, ни воином на службе у божества. Кем он был, по собственному утверждению, так это ученым. Никто не стал бы спорить с Гризаментом насчет этого.
Происхождение его было смутным — «неинтересным», по его словам, — и родился он на свет в промежутке от пятидесяти до трехсот лет назад, все время называя разные даты. Гризамент магически вмешивался в происходящее согласно своим представлениям об облике Лондона, привлекательным для сил правопорядка и для всех, желавших чуточку ограничить насилие.
Он умел завоевывать сердца и умы. По контрасту с Тату, безжалостным новатором в сфере жестокости, ценившим этикет и пристойность лишь потому, что их попрание вызывало шок, Гризамент уважал традиции скрытого от глаз Лондона. В своих соратниках он поощрял добродетельное поведение и почтение к достойнейшим людям города.
Он играл, легко, но не в шутку, с ложными воспоминаниями потаенного Лондона. Прошло очень много времени с тех пор, как здесь водились самые невероятные обитатели бестиария, если они вообще существовали, — но вместо того, чтобы пожать плечами и принять как должное этот упадочный ландшафт деградировавшей магии, он снова ввел в моду городских монстропасов. Довольно смехотворные любители, напоминавшие о подлинно волшебном прошлом города среди его ткани — минотавры из палой листвы, мантикоры из мусора, драконы из собачьего дерьма, — стали его войском, помощниками для разных случаев. А с его уходом они снова сделались фольклорными танцорами сверхъестественного мира, не более того.
— Он не то чтобы не мог умереть, если ты вдруг подумал такое, — сказал Дейн. — Бессмертия нет, никто здесь не идиот. Но это было шоком. Когда мы услышали.
Что Гризамент умирает. Он не стал — как многие мелкие полководцы, каким вроде был и он, хоть и очаровывал всех вокруг, — напускать туману. Он обращался с просьбами, взывал о помощи. Искал средство от своего, казалось, дрянного, пустячного, но смертельного расстройства.
«Кто это сделал?» — спрашивали, страдая, его приверженцы, не утешаясь тем, что на самом деле винить вроде было и некого. Только случай и биологию.
— Он очень обогатил некоторых смертистов, — сказал Дейн.
— Смертистов?
— Танатотургов. Они часто у него бывали, маги, противодействующие смерти. Все решили, что он пытался найти выход. Не он первый. Но только это и можно сделать. Однако благодаря этому он познакомился с Бёрн. Та стала его дамой и дала ему немного счастья в последний год или два.
— И?
— Что — и? Умер. Потом — похороны. Кремация, как у викингов. Поразительная вещь, совсем как эти безумные фейерверки. Когда он осознал, что уходит, то от смертистов обратился к пирикам. К Джинну и компании, Анне Джиньер, как-его-там Коулу. Когда загорелся погребальный костер, обработанный магами, он горел совсем не так, как любой другой.
— Ты это видел?
— Мы посылали делегацию. Как и большинство церквей.
Огонь, опалявший во всех направлениях, выжигавший определенные факты, проделывавший дыры в совершенно посторонних для него вещах, впечатляющий, как пышный фейерверк. Близость места церемонии — арендованный зал в безобидном с виду банке или в чем-то подобном — к Пудинг-лейн [47] , необычная природа огня и репутация пириков, которые его приготовили, — все наводило на мысль, что это был потайной ход, начиненная магией искра, прожегшая путь в прошлое, на четыреста с лишним лет, к Большому лондонскому пожару. Небольшая дырка для Гризамента, выход из того настоящего, в котором он умирал.
— Чушь, — сказал Дейн. — Да и все равно, в какое бы время он ни перебрался, умирание не покинуло бы его.
Ведь он умер, человек, который только что прислал сообщение.
— Зачем прямо сейчас? — спросил Билли, который шел рядом с Дейном, а не в шаге позади, как сделал бы раньше; они двигались по Дагенему, по улице, полной грязных, заброшенных зданий, где фасады из гофрированного железа встречались почти так же часто, как и кирпичные. — Слушай, Дейн. Почему ты так торопишься? Ради бога!
Он схватил Дейна. Тот вынужден был посмотреть Билли в лицо.
— Я же сказал: он один знает, что мы встречались…
— Он это или не он, ты не знаешь, что происходит. А нам полагается быть тише воды ниже травы. За наши головы назначена награда. Завтра встреча с Вати. Почему не подождать, не поговорить сперва с ним? Ты же сам призывал меня думать, как воин, — настаивал Билли.
Плечи Дейна приподнялись.
— Не говори мне, — сказал он, — что я не воин. Ты-то кто?
— Вот и скажи, кто я, — бросил Билли. Оба изо всех сил старались не повышать голос. Сняв очки, Билли приблизился вплотную к Дейну. — Кто я такой, по-твоему? Ты давно уже не спрашивал о моих снах. Хочешь узнать, что я видел?
Ему ничего не снилось.
— Конечно, нам надо соблюдать осторожность. Но ведь только что воскрес из мертвых один из главных игроков Лондона. Вернулся из ниоткуда. Почему он столько ждал? Чем занимался? И почему хочет поговорить со мной? Нам надо это узнать — и немедленно.
— Может, он никогда и не умирал. Может, это его мы ищем.
— Он был мертв.
— По всему видно, что нет, — сказал Билли, снова надевая очки. Была в этом какая-то неувязка. Как такое могло случиться? — Откуда ты знаешь, что он не хочет тебя убить?
— С какой стати? Я никогда ему не вредил. Работал с его парнями. Команда небольшая, я всех знал. Ему известно, что Тату за нами охотится да еще те двое… Я с ним не ссорился. Да и вообще, мы же замаскированы, — (Билли не удержался от смеха. На них была новая скучная одежда, вот и все, из последнего безопасного дома.) — Вот только с очками придется что-то сделать, выдают с головой.
— Очки не трожь. Если все это время он был рядом и ничего никому не сказал, то… что изменилось теперь? Ты отлучен и никому не можешь сказать, что он все еще жив. Ты скрываешься, как и он.
— Нам надо…
Дейн не был настоящим изгоем. Дважды, трижды он ссылался на своих коллег из числа кракенистов. «Было время, когда Бен занимался тем же, что и я… — говорил он. — Был там один чудик, и мы с ним…» Так или иначе, больше они не были вместе. Билли видел здоровяков на службе — среди кракенистов имелись крепкие ребята. Но существовала разница между набожным богатырем и не понесшим наказания наемным убийцей. Дейн не был стар, но пожил достаточно, чтобы заниматься этим многие годы, а все названные им товарищи принадлежали к прошлому. Что-то случилось с церковью в то время, думал Билли. Упадок? Нельзя изгнать себя из ниоткуда.