Проснулся он в пять часов утра от собственного дикого крика. Опять снились кошмары, но на этот раз Мирон не помнил, какие именно. Осталось лишь ощущение чего-то мерзкого, страшного. Заснуть больше он не смог. Свинцовое, непослушное тело сотрясала мелкая дрожь, в горле першило, будто туда набили мелко нарезанного конского волоса, в глазах плавали темные круги. В довершение всего подскочило давление. Кровь гулко бухала в виски, норовя вырваться наружу, кожа на затылке омертвела. «Так и загнуться недолго, – отрешенно подумал Мирон. – Хватит, пора выходить из запоя!» Он принял теплый душ, выпил таблетку клофелина. Голову немного отпустило, но общее самочувствие по-прежнему оставалось ужасным. Время, как всегда в подобных ситуациях, тянулось нестерпимо медленно, каждая минута казалась вечностью. Мирон знал – первый день самый трудный, завтра будет гораздо легче, главное, перетерпеть сегодня.
Дабы убить время, он попробовал смотреть видео, но через пять минут выключил, поскольку головная боль разыгралась с новой силой. Мирон отворил окно. В комнату ворвался прохладный, насыщенный влагой воздух. Кряхтя и охая, он опустился на диван, подвинул ближе журнальный столик с пепельницей, закурил сигарету. После нескольких затяжек грудь сотряслась надрывным кашлем, к горлу подступила тошнота. С трудом добежав до туалета, Мирон долго выхаркивал никотиновую мокроту и смешанные с желчью остатки вчерашней выпивки. От напряжения из носа обильно хлынула кровь. Вытекло ее много, не менее полстакана, но зато в голове полегчало. Вернувшись обратно, он снова прилег, пытаясь уснуть, но, едва закрыв глаза, увидел перед собой отвратительные морды чертей. Они кривлялись, хихикали, манили к себе. Полусон-полуявь. И уже непонятно, что сон: бесовские рожи или его прокуренная комната с кучей пустых бутылок.
Мирон набрал номер Кирилла, но, услышав на другом конце провода болезненный стон, повесил трубку. Приятель мучился ничуть не меньше его самого. На утешение рассчитывать не приходилось. Когда стрелки часов кое-как доползли до десяти утра, зазвонил телефон. Мирон как раз только-только начал задремывать, поэтому заранее преисполнился злобы к тому, кто нарушил его покой.
– Слушаю, – раздраженно буркнул он в трубку.
– Привет, это я, – поздоровался Маршал.
– Какого черта в такую рань?!
– Рань?! Ну ты даешь!
– Короче, чего надо?!
Жуков несколько опешил. В их среде было не принято грубить не по делу, тем более с малознакомыми людьми. Любое неосторожно сказанное слово могло повлечь за собой месть, разборку, смерть.
– Я хочу поговорить по поводу вчерашнего. Мой коммерсант сказал, будто твои ребята обчистили его до нитки...
– Обчистили! Дальше что?!
Маршал обескураженно молчал. Похоже, Королев говорил правду. Верить этому не хотелось.
– Чего заглох? – прохрипел Мирон. Как любой выходящий из запоя пьяница, он был раздражителен и преисполнен отвращения к окружающему миру.
– Беспредельничаешь, – опомнился наконец Жуков. – Забываешь понятия.
– Я срать хотел на ваши понятия! – заорал разъяренный Мирон. – И на тебя, и на воров – на всех! Будет мне еще указывать всякая шушера! «Не по понятиям!» «Беспредельничаешь!». Нашлись законники, вашу мать! Засунь язык в зад, понял?! – С этими словами он швырнул трубку на рычаг...
Когда Маршал закончил разговор и повернулся к Олегу, тот не узнал товарища. Лицо Виталия побелело, глаза светились, словно раскаленные угли.
– Взбесился, падло, – тихо сказал он. – Бессмертным себя возомнил. Ну-ну, посмотрим!
За окном угасал теплый летний вечер. Мирон сидел у себя на кухне за столом, неподвижно уставившись в недопитый стакан чая.
Его вот уже несколько дней не покидало предчувствие надвигающейся беды. Временами казалось, будто в спину уставились чьи-то цепкие, недобрые глаза. Конечно, все можно было списать на расшатанные нервы, но звериный инстинкт, выработанный еще в Афганистане, подсказывал – это не так. Оставалось лишь гадать, откуда последует первый удар – от воров или от Маршала. Он не раскаивался в содеянном, более того, поступки Мирона не следовало расценивать лишь как выкрутасы полубезумного убийцы. Помимо прочего, в них была и своя логика, пусть даже извращенная. Идя по стопам известного американского беспредельщика Аль Капоне, Мирон все более убеждался: главное в жизни – сила, решающий довод – пуля. Одним словом – закон джунглей. Кто всех сожрал – тот самый козырный. Единственно, чего он не сумел перенять от своего заокеанского коллеги, так это гибкости и коварства. Шел напролом, стремясь прошибить лбом стену...
Мирон вяло отхлебнул остывший чай. Солнце все ниже клонилось к горизонту. Становилось прохладно. С улицы доносились звонкие голоса резвящихся детей. Желая подышать свежим воздухом, он выглянул в открытое окно. Старый двор (дом Мирона был построен в начале пятидесятых годов) утопал в зеленых зарослях. Посредине его виднелся полуразрушенный фонтан. Когда Мирон был маленький, фонтан еще работал и летом ребятишки день-деньской плескались в прохладной воде. Сейчас он умер – влага иссякла, облицовка потрескалась, поросла травой. Там, где раньше журчали прозрачные струи, – теперь валялись окурки да разбитые бутылки.
Неподалеку стояли две лавочки, на которых дворовые кумушки увлеченно чесали языками. Еще дальше, ближе к кустам, на поваленном фонарном столбе два замызганных пьянчуги уговаривали поллитру. Картина обычная для Н-ска, но что-то в их облике Мирону не понравилось. Уж больно широкие плечи да свежие лица. Ни следа запойной одутловатости, живые острые глаза, плавные, точные движения, которых не может быть у спившихся синюшников.
«Хреново, ребята, маскируетесь, – криво усмехаясь, подумал Мирон. – У вас на мордах написано, зачем вы явились! Интересно, кто прислал? Матерый? Маршал? Чего они там сидят? Наверное, ждут, когда я выйду».
Подойдя к телефону, он набрал номер Кирилла.
– У меня во дворе два хмыря болотных пасутся, под алкоголиков косят. Нет, не кажется, уверен! Возьми их без шума, узнай, кто такие. Все, давай!
Мирон повесил трубку.