— Право же… — запротестовал было Артур.
— Ты принудил меня к греху! — Моргана с визгом обернулась к брату. — А теперь оспариваешь мою мудрость?
— Нет-нет. — Артур тут же пошел на попятный.
— Мне-то все равно, — небрежно отозвалась она, — если Дерфель предпочитает сохранить руку, что ж, его дело. А Кайнвин пусть себе страдает.
— Нет, — возразил я, — нет.
Мы послали за Галахадом и Кулухом, и Артур повел нас троих в свою кузню, где горн горел днем и ночью. Я снял с пальца левой руки кольцо моей возлюбленной, дал его Морридигу, Артурову кузнецу, и попросил его впечатать талисман в рукоять Хьюэлбейна. Простое, железное кольцо воина, а на нем — крест из золота, что я отщипнул украдкой с накладки на Котле Клиддно Эйдина. Второе такое носила Кайнвин.
Мы положили на наковальню толстое бревно. Галахад крепко обхватил меня за плечи, я обнажил руку и положил левую кисть на деревянную опору. Кулух сжал мой локоть: не для того, чтобы рука не ерзала, — для того, что произойдет потом.
Артур занес Экскалибур.
— Дерфель, ты уверен? — спросил он.
— Делай, господин, — сказал я.
Глаза Морридига потрясенно расширились. Яркое лезвие взлетело к стропилам над наковальней. На краткую долю мгновения Артур задержал руку — и рубанул со всей силы. В первый миг я никакой боли не почувствовал, потом Кулух сунул мое пульсирующее кровью запястье в пылающие угли горна — и боль пронзила меня, словно удар копья. Я пронзительно закричал — и больше ничего не помню.
Впоследствии мне рассказали, как Моргана взяла отрубленную кисть с роковым шрамом и похоронила ее в глиняной утробе. А затем, под языческое заклинание, древнее, как само время, она вытащила окровавленную руку сквозь родовой канал и швырнула ее на жаровню.
Так я стал христианином.
В Динневрак пришла весна. В монастыре потеплело, и в молитвенную тишину то и дело вторгается блеяние ягнят да песня жаворонков. Там, где так долго лежал снег, расцвели бледные фиалки и звездчатка, но всего отраднее — вести о том, что Игрейна благополучно разрешилась от бремени. Родился мальчик; дитя и мать выжили. Благодарение Господу и за это, и за погожее тепло; а более вроде бы и не за что. Весна — счастливая пора, так исстари повелось, а у нас тут ходят мрачные слухи: враг-де близок. Саксы вернулись, хотя их ли копейщики развели костры, полыхавшие на восточном горизонте прошлой ночью, — никто не ведает. Но пламя горело ярко, пылало в ночном небе точно предвестие ада. С зарей пришел селянин, принес нам несколько расколотых липовых бревен для новой маслобойки и рассказал, что костры-де запалили грабители-ирландцы, да только мы не верим: за последние недели слишком много было разговоров про саксонские военные отряды. Артур обезопасил от саксов целое поколение и научил наших королей доблести, но до чего же слабы сделались правители с тех пор! А теперь саксы возвратились — словно моровое поветрие.
Дафидд, судейский писарь, что переводит эти пергаменты на язык бриттов, пришел сегодня забрать новую стопку и между прочим сообщил, что костры почти наверняка саксонские. А еще рассказал, что новорожденного сына Игрейны назовут Артуром. Артур ап Брохваэль ап Пирддил ап Кунеглас: славное имя, хотя Дафидд его явно не одобряет, и сперва я не мог понять почему. Дафидд — коротышка вроде Сэнсама, с тем же суетливо-деловитым выражением лица и щетинистой шевелюрой. Он устроился в оконной нише почитать законченные рукописи и все цокал языком да качал головой.
— Почему Артур бросил Думнонию на произвол судьбы? — наконец вопросил он.
— Потому что Мэуриг на этом настаивал, — объяснил я, — а сам Артур никогда не хотел править.
— Возмутительная безответственность! — сурово отрезал Дафидд.
— Артур не был королем, — напомнил я, — а по нашим законам править может только король.
— Законы гибки, — фыркнул Дафидд. — Кому и знать, как не мне; так что Артуру следовало быть королем.
— Согласен, — кивнул я, — да только королем он не был. Не был по праву рождения, а Мордред — был.
— Значит, прав не было и у Гвидра, — возразил Дафидд.
— Верно, — кивнул я, — но если бы Мордред умер, притязания Гвидра имели бы не меньше веса, нежели любые другие, за исключением Артуровых, разумеется, вот только Артур королем быть не хотел. — Я вздохнул: ну сколько еще раз прикажете мне объяснять одно и то же? — Артур пришел в Британию, — втолковывал я, — потому что он принес клятву защищать Мордреда, а к моменту своего отъезда в Силурию он добился всего, к чему стремился. Он объединил королевства Британии, он утвердил в Думнонии правосудие, он разгромил саксов. Он мог бы воспротивиться требованиям Мэурига сложить с себя власть, но в глубине души он сам того не хотел, так что он вернул Думнонию ее законному королю — и на глазах у Артура развалилось все, чего он достиг.
— Вот и выходит, что Артуру следовало оставаться при власти, — отрезал Дафидд. Дафидд, сдается мне, очень похож на епископа Сэнсама — такие всегда все знают лучше других.
— Да, — согласился я, — но Артур устал. Ему захотелось переложить тяжкое бремя на чужие плечи. Если кто и виноват, так это я! Чем месяцами гостить в Иске, мне следовало оставаться в Думнонии. Но в ту пору никто из нас не понимал, что происходит. Никто не ждал, что Мордред окажется хорошим солдатом, а когда он паче чаяния встал во главе армии, мы убеждали себя, что он скоро умрет и королем станет Гвидр. И все разом наладится. Мы жили скорее надеждой, нежели реальностью.
— А я все равно считаю, что Артур нас подвел, — объявил Дафидд, и по тону его было понятно, почему он не одобряет имени нового эдлинга. Сколько раз приходилось мне выслушивать такого рода порицания Артуру? Если бы Артур остался при власти, говорят люди, саксы и по сей день платили бы нам дань, а Британия раскинулась бы от моря до моря! Зато в пору Артурова правления все только ворчали да жаловались. Когда он давал людям то, чего они хотели, они роптали: им, дескать, недостаточно. Христиане нападали на него за то, что он покровительствует язычникам; язычники нападали за то, что он терпит христиан, а короли — все, за исключением Кунегласа и Энгуса Макайрема, — ему завидовали. От поддержки Энгуса проку было мало, но с гибелью Кунегласа Артур лишился самого своего надежного венценосного союзника. Кроме того, Артур никого и никогда не подводил. Британия сама себя подвела. Британия позволила саксам прокрасться назад, Британия погрязла в распрях, а теперь вот ныла, что во всем виноват Артур. Артур, который даровал ей победу!
Дафидд пролистал последние несколько пергаментов.
— А Кайнвин поправилась? — полюбопытствовал он.
— Хвала Господу, да, — отозвался я, — и прожила еще немало лет. — Я уже собирался рассказать Дафидду об этих последних годах, но я видел: ему это неинтересно, так что воспоминания я оставил при себе. В конце концов Кайнвин умерла от лихорадки. Я был с нею рядом, и я хотел сжечь ее тело, да только Сэнсам настоял, чтобы ее похоронили по христианскому обычаю. Я повиновался, но месяц спустя сговорился с несколькими людьми, сыновьями и внуками моих копейщиков, и мы выкопали ее прах и сожгли его на костре, чтобы душа Кайнвин смогла воссоединиться с дочерьми в Ином мире, и о прегрешении своем я нимало не сожалею. Сомневаюсь, что кто-либо окажет мне сходную услугу; вот разве Игрейна, если прочтет эти слова, сложит для меня погребальный костер. Надеюсь, что так.