Я улыбнулся.
– Нет, о король, но благодарю за честь.
– Да будет легкой твоя смерть, о Дерфель. А вот этим гнидам скажи... – он кивнул на четырех вооруженных вождей, – что я приду съесть их сердца.
Элла последний раз плюнул, повернулся и зашагал к своим воинам.
– Так что он сказал? – взвизгнул Мэуриг.
– Он говорил со мной о моей матери, о принц, – отвечал я, – и напомнил про мои грехи.
Да простит меня Бог, в тот день я зауважал Эллу.
* * *
Мы выиграли сражение.
Игрейна захочет узнать больше. Ей нравится читать про храбрецов, и они были, как были и трусы, и те, кто со страху наложил в штаны, но остался стоять в строю. Были те, кто никого не сразили, лишь отчаянно защищались, и те, для чьих подвигов бардам пришлось изыскивать новые слова. Короче, бой мало отличался от любого другого. Друзья гибли, среди них Каван, друзья получали раны, как Кулух, друзья оставались невредимы – в их числе Галахад, Тристан и Артур. Меня рубанули топором по левому плечу, и хотя кольчуга смягчила удар, рана затягивалась несколько недель, и алый шрам на ее месте до сих пор болит в холодную погоду.
Важна не битва, а то, что случилось после, однако моя дорогая королева Игрейна хочет знать о героических подвигах, которые свершил дед ее мужа, король Кунеглас, поэтому вкратце расскажу о сражении.
Саксы напали. Элле понадобился час, чтобы сдвинуть их с места, и все это время всклокоченные колдуны вопили, барабаны рокотали, а саксы поочередно прикладывались к бурдюкам с элем. Мы пили мед, ибо, хотя съестное у нас кончилось, брагой воинство Британии не оскудевает никогда. Не меньше половины бойцов в тот день были пьяны, как в любом сражении, ибо ничто лучше браги не подбадривает людей перед самым пугающим маневром: лобовой атакой на сплошную стену щитов. Я не пил, потому что никогда не пью перед боем, однако искушение приложиться к бурдюку было велико. Некоторые саксы, без шлемов и щитов, подбегали к самому нашему строю, надеясь, что мы не выдержим и в беспорядке набросимся на них, однако наградой им были лишь несколько копий, никого, правда, не задевших. В нас тоже летели копья, по большей части попадавшие в щиты. Двое голых саксов, обезумевших от эля или магии, напали на нас. Первого уложил Кулух, второго Тристан. Мы одобрительными возгласами приветствовали обе победы. Саксы в ответ принялись осыпать нас бранью.
Когда Элла наконец напал, у него все пошло не по задуманному. Саксы рассчитывали, что собаки прорвут нагл строй, однако Мерлин и Нимуэ держали наготове наших, только не кобелей, как у саксов, а сук. У многих была течка, и саксонские псы ополоумели. Вместо того чтобы атаковать наш строй, они ринулись к сукам. Лай, рычание, драки и визг – через мгновение по всему полю справлялись собачьи свадьбы. Те кобели, которым не хватило сук, пытались оттолкнуть счастливчиков... главное, ни один не тронул бриттов. Саксы, готовые устремиться в бой, опешили. Элла, боясь, что сейчас мы нападем, криком послал их атаку, но двинулись они не сплошным строем, а в беспорядке.
Саксы бежали к нам, наступая на спаривающихся собак. Лай и визг стали еще громче. Через мгновение щиты сшиблись с глухим стуком, эхо которого остается в памяти на долгие годы. Звуки битвы: вой боевых рогов, крики, оглушительный грохот щитов, ударяющих о щиты, и затем вопли тех, кого настигли копье или топор. Однако в тот день саксы несли больший урон, чем мы. Из-за собак их ровный строй рассыпался, и наши копейщики несколькими клиньями сомкнутых щитов вошли в бреши. Кунеглас, возглавивший один из таких клиньев, едва не пробился к самому Элле. Я не видел Кунегласа в том сражении, зато слышал рассказы бардов о его подвигах – по скромному признанию самого короля, они лишь самую малость преувеличили.
В начале боя меня ранили. Щит принял на себя основную силу удара, но топор соскользнул на левое плечо. Рука тут же онемела, что не помешало мне вонзить копье в горло нападавшему. Тут началась такая давка, что орудовать копьем стало невозможно. Я выхватил Хьюэлбейн и принялся рубить и колоть сплошную напиравшую массу. Бой превратился в состязание кто кого оттеснит. Таков всякий бой до того, как одна сторона начнет брать верх: потная, жаркая, кровавая толчея.
В тот день дело осложнялось тем, что саксонский строй, состоящий примерно из пяти рядов, был длиннее нашего. Чтобы нас не обошли, мы изогнули свой строй на концах, так что там образовались еще две короткие стены из щитов. Поначалу саксы на флангах медлили – видимо, рассчитывали, что прорыв произойдет в центре. Затем один из вражеских вождей обрушился на мой отрезок строя. Он выбежал вперед, сбил щитом двух копейщиков и врубился в наши ряды там, где строй щитов заворачивал. Каван пал, пронзенный его мечом. Вид смельчака, в одиночку прорвавшего наш фланг, заставил саксов с дружными воплями устремиться вслед за вождем.
Тут-то Артур и вылетел во главе своей конницы из недостроенного дома. Я не видел атаки; я ее слышал. Барды уверяют, что удары конских копыт сотрясали самое мироздание; и впрямь, земля дрожала под железными подковами тяжелых боевых скакунов. Кавалерия ударила в оголенный фланг саксов, и на этом бой фактически закончился. Элла рассчитывал, что его люди прорвутся вслед за собаками, а задние ряды сдержат нашу конницу щитами и копьями; он знал, что конным не пробиться через сплошную стену ощетинившихся копьями щитов, и наверняка слышал, что так копейщики Горфиддида задержали Артура в Лугг Вейле. Однако Артур точно рассчитал время атаки. Увидев, что саксонский фланг рассыпался в беспорядке, он не стал ждать, пока его люди выстроятся, просто вылетел из дома во весь опор, крича остальным, чтобы скакали следом, и обрушился на саксов там, где их оборона была слабее всего.
Я плевался в бородатого беззубого сакса, осыпавшего меня бранью над нашими сведенными щитам, когда появился Артур. Его белый плащ развевался по ветру, белый плюмаж реял в вышине. Сверкающим щитом он сбил стяг саксонского вождя – окрашенный кровью бычий череп. Удар – и сакс рухнул, пронзенный копьем в живот. Выпустив бесполезное древко, Артур выхватил Экскалибур и принялся разить направо и налево, все глубже пробиваясь в гущу врагов. Следом в ряды саксов врезался Агравейн, за ним – Ланваль и остальные.
Саксы дрогнули и побежали. Все сражение – с того мига, когда саксы спустили псов, и до появления конницы – не заняло, наверное, и десяти минут, хотя бойня длилась еще не менее часа. Легкая кавалерия с копьями наперевес вылетела навстречу бегущему врагу, тяжелые конники настигали саксов, обративших к ним спины, копейщики спешили принять участие в преследовании, и все они убивали, убивали, убивали.
Саксы мчались, как лани, бросая плащи, оружие и доспехи. Элла пытался остановить бегство, затем, поняв, что это бесполезно, сбросил медвежью шкуру и устремился вслед за другими. Он скрылся в лесу за мгновение до того, как его настигли бы наши легкие конники.
Я остался с убитыми и ранеными. Искалеченные собаки выли от боли. Кулух стоял, пошатываясь, кровь стекала по его бедру, однако я видел, что он будет жить, поэтому присел на корточки рядом с Каваном. Впервые я видел, как тот плачет, так ужасна была боль: меч саксонского вождя вспорол ему живот. Я взял его за руки и сказал, что он ответным ударом сразил противника. Правда ли так было, я не знал и не хотел знать, лишь желал уверить в этом Кавана и потому обещал, что он пересечет мост из мечей с пятиконечной звездой на щите.