– Да, я уверена.

– И не так уж я стар. Это она делает из меня старика, обращается так, будто мне сто лет. Вот вы же меня не принимаете за старика?

– Конечно нет, – сказала Люси.

– И молодец. Вот поглядите.

Он показал на большой выцветший графический лист, висящий на стене. То было, как разглядела Люси, генеалогическое древо, с иными из имен выведенными так мелко, что без увеличительного стекла не разобрать. Зато горделиво выделялись крупными заглавными буквами имена самых далеких предков, с короной над каждым именем.

– От королей ведем род, – объяснил мистер Кракенторп. – По материнской линии то есть, не по отцовской. Отец был из простых. Из низов выбрался старик. Недолюбливал меня. Знал, что я выше его на голову. Я пошел в материнскую породу. С рожденья имел наклонность к искусству, классической скульптуре – отец ничего в этом не смыслил, старый дурень. Матери не помню – умерла, когда мне было два года. Последняя в своем роду. Имущество у них пошло с молотка, и она вышла за моего отца. Нет, обратите внимание, – и Эдуард Исповедник, и Этельред Неразумный – все они здесь. А ведь это еще до вторжения норманнов. До норманнов – это кое-что да значит, нет?

– Безусловно.

– А теперь покажу вам другое. – Он подвел ее к громоздкому мебельному сооружению темного дуба, стоящему на другом конце комнаты. Люси стало немного не по себе от ощущения, с какой силой сжимают ее локоть его пальцы. Сегодня в мистере Кракенторпе определенно не наблюдалось даже следов старческой немощи. – Вот, видели? Привезен из Лашингтона – родового гнезда моей матери. Елизаветинский. Четыре мужика не сдвинут с места. Знаете, что я в нем держу? Показать?

– Покажите, пожалуйста, – отвечала из вежливости Люси.

– Ага, любопытство разбирает? Все женщины таковы. – Он достал из кармана ключ и отомкнул нижнее отделение шкафа. Достал оттуда неожиданно новехонький денежный сундук. Отомкнул и его. – А ну, взгляните-ка. Сказать, что там лежит? – Он вынул маленький цилиндрический предмет, завернутый в бумагу, и потянул за один конец обертки. На ладонь ему посыпались золотые монеты. – Вот, полюбуйтесь, милая. Любуйтесь, потрогайте, подержите в руках. Знаете, что это такое? Держу пари, не знаете! Слишком молоды. Соверены – вот это что. Полновесные золотые соверены. То, чем мы пользовались, покамест не пошла мода на все эти дурацкие бумажки. Цена им будет повыше, чем засаленным бумажонкам. Я издавна их собираю. И они не одни здесь в сундуке. Здесь у меня хранится много кой-чего. Ждет своего часа. Эмма не знает об этом. Никто не знает. Это наш с вами секрет, барышня, понятно? А для чего я говорю все это вам и показываю?

– Для чего же?

– Чтобы не думали, будто я – хворый, дряхлый старикашка, отжил свое. Старый пес еще хоть куда! Жена давно умерла. Вечно во всем мне перечила, покойница. Не по ней, видите ли, детей назвал, – отличные саксонские имена! К родословной – ни малейшего интереса. Я, впрочем, пропускал мимо ушей все, что она скажет – бесхарактерное существо, не умела постоять на своем. Не то что вы – вы кобылка с норовом, любо-дорого посмотреть! Хочу дать вам один совет. Не разменивайтесь на молодых людей. У молодых ветер в голове! Вам нужно позаботиться о своем будущем. Вот погодите… – Его пальцы больнее сжали ей локоть. Он пригнулся к самому ее уху. – Пока довольно того, что сказано. Всему свое время. Эти балбесы думают, что я скоро умру. А вот и нет! Я еще, может статься, их всех переживу. Тогда-то и посмотрим. Тогда и видно будет. У Гарольда нет детей. Седрик с Альфредом – холостяки. Эмма… Ну, Эмме уже не выйти замуж. Не совсем равнодушна к Куимперу, но Куимперу и в голову не придет на ней жениться. Есть, правда, Александр. М-да, Александр. Но к Александру, понимаете ли, у меня слабость. Неудобство, признаться. Питаю слабость к мальчишке. – Он помолчал, нахмурясь, и снова оживился: – Так как же, молодка, а? Как вам это?

– Мисс Айлзбарроу… – Из-за закрытой двери кабинета слабо донесся голос Эммы.

Люси с облегчением ухватилась за удобный предлог:

– Меня зовет мисс Кракенторп. Надо идти. Большое спасибо, что вы мне показали все это.

– Не забывайте – это наш секрет…

– Конечно.

Люси торопливо направилась в холл, так и не зная толком, сделали ей или нет условное предложение руки и сердца.

2

Дермот Краддок сидел за письменным столом своего кабинета в Новом Скотленд-Ярде. Сидел, удобно привалясь к ручке кресла и опираясь на стол рукой, в которой держал телефонную трубку. Говорил он в трубку по-французски, довольно сносно владея этим языком.

– Это пока мысль, и только, как вы понимаете.

– Но разумеется, и очень даже мысль, – отвечал голос на другом конце провода, а именно – в префектуре полиции города Парижа. – И у меня уже вовсю идет расследование в соответствующих кругах. Согласно донесению моего агента наметились два-три многообещающих направления. При отсутствии семьи или возлюбленного, эти женщины выбывают из обращения с большой легкостью и никого это не волнует. Мало ли, поехала на гастроли, завела себе кого-то нового – кому какое дело? Жаль, вы прислали фотографию, по которой ее так трудно узнать. Удушение, оно не красит человека. Но что поделаешь. Пойду знакомиться с последними сообщениями моих агентов по этому делу. Вдруг да окажется что-нибудь. Au revoir, mon cher.

Краддок едва успел вернуть ему ту же прощальную любезность, как на стол перед ним легла бумажка. На ней значилось:

«Мисс Эмма Кракенторп. К инспектору Краддоку. По резерфорд-холлскому делу».

Он положил трубку и оглянулся на констебля:

– Проводите ко мне мисс Кракенторп.

В ожидании ее откинулся на спинку кресла, размышляя.

Значит, он не ошибся – что-то Эмма Кракенторп знает. Не так уж много, может быть, но знает. И решилась рассказать.

Она вошла; он поднялся ей навстречу, поздоровался, усадил ее, предложил сигарету, от которой она отказалась. Наступило короткое молчание. Подыскивает нужные слова, решил инспектор. Он подался вперед.

– Вы пришли сообщить мне что-то, мисс Кракенторп? Может быть, я вам помогу? Вас кое-что тревожит, угадал? Мелочь, возможно, вы не уверены, имеет ли она какое-либо отношение к этому делу, но и не можете исключить того, что между ними есть связь. И явились рассказать мне, да? Очевидно, это касается личности убитой. Вы полагаете, вам известно, кто она?

– Нет-нет, не совсем так. Мне, откровенно говоря, в это почти не верится. Но все же…

– Но все же вероятность существует, и это не дает вам покоя. Самое лучшее, если вы все мне расскажете, – возможно, тогда у вас станет легче на душе.