Он тяжело дышал и говорил с хриплым бульканьем серьёзно простуженного человека.
— Пощади, добрый человек, — плаксиво запричитал Иван, добиваясь брезгливой гримасы у противника и его дружков.
Те и в самом деле презрительно ухмылялись. Неподдельная дрожь в голосе Ивана вызвала у них естественное желание поглумиться ещё. Их взгляды теперь были устремлены только на него.
И тогда копиист двинул злодею коленкой в причинное место.
Глаза негодяя стали белыми, как у мертвеца. Он охнул, сложился пополам. Нож выпал из его рук и откатился в сторону.
Елисеев схватил кстати подвернувшийся под руку подсвечник с прикроватной тумбы и со страшной силой опустил на голову землероя. Тот упал и больше не поднимался. Подсвечник переломился и стал бесполезным. Елисеев отбросил обломок.
Дружки потерявшего сознание землероя разом бросились на Ивана, перестав удерживать всё ещё бесчувственного палача. Они были большие, дюжие, орудовать вдвоём в тесной комнатушке у них не получалось. Злодеи скорее мешали друг дружке, чем помогали. Иван с самого начала учёл это обстоятельство и воспользовался преимуществом в полной мере.
Его короткие удары, больше похожие на тычки, били врагов в уязвимые места, о которых ему когда-то рассказывал батюшка.
— Необязательно лупцевать со всей дури, — говаривал он. — Иной раз достаточно лишь коснуться тела человеческого в правильном месте, и всё, он тебе больше не супротивник.
В кулачной забаве батюшка толк знал.
Однако (в этом наш герой только что убедился) не всё в жизни получается, как по писаному. Вроде и места были те самые, о которых ему рассказывали, и силу свою он соизмерял, только эти два разъярённых мерзавца похоже были слеплены из какого-то другого теста. Получив свою порцию, они вовсе не изъявляли желание прекратить драку, отдавшись на волю победителю. Теперь парочка негодяев была доверху налита кипящей злобой, норовившей выплеснуться на Ивана.
Юноша едва держался под их натиском. Кулаки столь часто мелькали перед его носом, что порой ему казалось, будто в глазах двоится, а то и вовсе троится.
Отступать было некуда. Звать на помощь бесполезно. Первый, кабацкий, этаж был битком набит теми, кто охотно встанут на сторону этих землероев. Кликать их, всё равно что добавлять масла в огонь.
Каким-то чудом Иван всё же сумел свалить одного из противников, хоть это и отняло у него немало сил. Но к этому моменту юноша был полностью измотан. Казалось, ткни его пальцем и упадёт.
Вот тут-то и очнулся Окунев. С одного взгляда оценив поле баталии, кат ринулся к последнему из устоявших злодеев и так шваркнул его об стену, что сверху посыпалась побелка, а в стене образовалась преизряднейшая вмятина.
Землерой буквально сполз на пол и затих мышкой. Из его носа потекла кровь. Его приятели пребывали не в лучшем виде.
Окунев обнял юношу так, что у того рёбра затрещали, оторвал с места и поставил обратно лишь тогда, когда полузадушенный дружескими объятьями Елисеев взмолился:
— Пусти, Максимка! Не могу больше…
Немного погодя в комнату ворвались испуганный Турицын и заведённый, будто пружина, Хрипунов. До них, наконец, дошло, что с товарищами творится что-то неладное.
Увидев устроенное побоище, они переглянулись.
— Что зенки вылупили? — накинулся на них Окунев. — Если бы не Иван, всё, кончили бы меня сегодня, да весь сказ.
— Чего они с тобой не поделили? — спросил Хрипунов.
— Знамо чего. Я енту троицу как Сидоровых коз драл как-то. Уж всыпал так всыпал. Вот они и запомнили.
— За дело лупцевал?
— А то! Знай, что они на меня втроём тут накинутся, так от себя бы ещё на орехи прибавил. Они после этого у меня бы вовек на ноги не встали. Мне плетью хребет переломить, что тебе опростаться.
— Что будем с ними делать? — задумался Турицын.
— Да полициянтам сдадим. Уж те точно такому подарку обрадуются. А наказывать позовут, так я с радостью прибегу, их катам подмочь, — улыбнулся Окунев. — Одно плохо. Теперь получается, мне никак с бабой нигде не побаловаться, окромя как дома. А там жена, — вздохнул он.
Палач повернулся к Елисееву и низко поклонился ему:
— Челом бью, Иван Егорыч. Если б не ты, всё, пропала б душа христианская. Я теперь за тебя до скончания лет молиться буду.
Иван помог Максиму распрямиться:
— Так ведь и я тебе должник. Ты тоже мою шкуру спас. Не очнись вовремя, худо бы мне пришлось. Убил бы меня тот ирод.
— Из-за меня тебе досталось, соколик. Ну да не беда, Максим Окунев добро помнит и добром на него отвечает, — расплылся в широкой улыбке палач.
Всё утро Иван провёл на службе в расспросах — вызнавал, что да как. Негоже расследование вести без малой подготовки. Канцеляристы, всегда державшие нос по ветру, охотно отвечали. Наслышаны были от Максимки Окунева, как его копиист Елисеев от потери живота спас. Хвалили, по плечу хлопали.
Ушаков приходил, при всех молодцом назвал. Из своего кошеля денежку вынул, Елисееву дал.
— Это тебе от меня лично. Купи камзол новый, приоденься.
И впрямь, одежонка на Елисееве худая была, истрепалась. Латал-латал её Ваня, только краше не стало. Стыд да позор в рванье таком в хоромы княжеские ехать.
Князь Никита Юрьевич Трубецкой, коего дорогих «алмазных вещей» лиходеи лишили, взлетел высоко и норовил долететь ещё выше. Кроме чина премьер-майорского в первом гвардейском полку был пожалован ещё и генерал-майором армейским. Должность занимал великую — кригс-комиссара, то бишь главного военного интенданта.
От батюшки Ваня знавал: где интендант, там и воровство безмерное, чем выше должность, тем убытку казне сильнее, посему кригс-комиссар тогда верховный вор России выходит.
По молодости образование получил хорошее, заграничное, воевал много, на полях сражений безмерную храбрость выказывая (хоть и не приходилось князю лично войсками командовать). Ныне в великом фаворе у императрицы Анны Иоанновны находился, был обласкан преизрядно, за то что поддержал матушку супротив злодеев-верховников.
Иван только затылок чесал — ну как к такому подступишься? Не сочтёт ли за насмешку Никита Юрьевич, что Тайная канцелярия на розыск соплю малолетнюю определила?
Но коли Ушаков выбор на Елисееве остановил, значит, имел на то резоны основательные (не ведал тогда юный копиист, что промеж князем и Андреем Иванович давно кошка чёрная пробежала, друг друга они недолюбливали, и взаимная неприязнь при регентстве Бирона ещё сильнее вспыхнет).
Вышел Иван за порог, чувствует — сзади задышал кто-то. Это его Федька Хрипунов догнал.
— Отойдём в сторону, — говорит.
Отошли в место укромное.