Виктория вновь посмотрела на картину, вздохнула.
— Ты любитель живописи, Чарли. И сколько она стоит?
— Трудно сказать. На открытом рынке при подтверждении подлинности… не знаю, наверное, десятки миллионов.
— Миллионов, — театрально прошептала Виктория, пожалуй, слишком громко.
Я огляделся, кивнул, поднял руку, призывая не реагировать столь эмоционально.
— Но мы говорим не об открытом рынке. Продать что-то такое… если произведение искусства краденое, нелегко. Кража такой картины привлекает пристальное внимание. А если продавать из-под полы… ну, не знаю… сто тысяч, максимум двести.
— Такая разница?
— Ничего не поделаешь.
— И каковы шансы, что это — подлинник?
Я покачал головой.
— Думаю, мы должны исходить из того, что это подделка. Я ничего не слышал о краже этой картины. Мне представляется, что это хорошая копия, но без сравнения с оригиналом трудно что-либо утверждать.
Виктория кивнула, обдумывая мои слова. Я потянулся к папке, чтобы вернуть в нее картину.
— Одно мы знаем точно, — продолжил я, — из-за этой картины убили женщину.
— Ты думаешь, это та самая картина, за которой все гоняются? Может, тут какая-то путаница?
— Нет. — Я покачал головой. — Пьер показывал мне фотографию картины, которую хотел заполучить его клиент, и это была та сцена на Монмартре.
— Но эта картина наверняка как-то связана с той.
— Согласен. Я только не знаю, как. И есть один нюанс, о котором я тебе не успел сказать. Ситуация осложнилась.
— В каком смысле?
— Пьера арестовали.
Лицо Виктории застыло. Она коснулась меня рукой.
— Арестовали?
— Боюсь, что да. Он не пришел. Вместо него там оказался другой человек.
И я рассказал Виктории о встрече с Натаном Фармером — что он мне сказал, чем угрожал; кроме того, я упомянул, что и ему срочно потребовалась картина с монмартрской сценкой. Поначалу Виктория совсем запуталась, мне пришлось повторить все, а уж когда до нее дошло, нам не осталось ничего другого, как вздыхать и покачивать головами.
— Ты думаешь, этот человек действительно может осуществить свои угрозы? — спросила Виктория.
— Да, — я пожал плечами, — или нет. Но считаю, лучше исходить из того, что может.
— Раньше тебе приходилось встречаться с такими, как он?
— К счастью, нет. Он посредник, решает проблемы. Люди с деньгами платят ему, чтобы получить желаемый результат. Судя по одежде и автомобилю, дела у него идут очень хорошо.
— Он манипулирует людьми? Такая у него профессия?
— Ты попала в точку.
— Так он — преступник?
— Цивилизованный преступник. С самыми разными интересами.
— В число которых входят и картины.
— Вероятно. — Я выдохнул. — Скажи мне, какое впечатление произвел на тебя Бруно?
Виктория всплеснула руками, словно не знала, что и сказать.
— Нервный. Молодой. Чуть запутавшийся, но честный.
— Не убийца?
— Трудно сказать. Но я склоняюсь к тому, что нет.
— И он не пытался заглянуть в папку?
— Ни разу. А когда я вернула ему деньги, очень обрадовался.
— Значит, о ростовщике он говорил правду. Как я понимаю, мой гребешок он тебе не отдал?
— Как ни странно, нет. И, предупреждая твой следующий вопрос, я не поинтересовалась, сколько у него ушло времени на открывание второго наручника. — Виктория ухватилась за спинку скамьи, изучающе посмотрела на меня. — Чарли, знаешь, о чем я подумала? Об ограблении банка можно забыть. Документы, которые мы нашли спрятанными в картине… ты не думаешь, что они могут быть связаны с кражей произведений искусства?
— Ты говоришь про детальный план кражи картины Пикассо из известного на весь мир музея в центре Парижа?
Виктория кивнула.
— Если на то пошло, именно так я и думаю.
Площадь Жоржа Помпиду — большущая бетонная плита, обжитая голубями, уличными артистами и карманниками. Мы торопливо пересекли ее, наклонив головы. Меня, конечно, больше всего заботила пластиковая папка, которую я нес в руке. Очень не хотелось, чтобы картина промокла. Впереди возвышалась громада из стали и стекла — Центр Помпиду. Здание это словно вывернули наизнанку: разноцветные трубы, короба, тоннели разместили снаружи. По ним сливалась дождевая вода, проходили электрические и другие кабели, подавался воздух. В больших прозрачных тоннелях размещались эскалаторы, по которым посетители поднимались или спускались с этажа на этаж. Когда я впервые увидел это здание, у меня возникло ощущение, что в реальный мир перенесли декорации из мультфильма «Семья Джетсонов». [16]
— Какой он огромный, — выдохнула Виктория, шагая рядом со мной.
— То ли еще будет, когда ты увидишь его изнутри.
Действительно, размеры потрясали. Вынеся все системы жизнеобеспечения здания и эскалаторы за стены, архитекторы создали огромное внутреннее пространство. Потолок фойе находился на высоте третьего или четвертого этажа, а пол был вымощен плитами гладкого, прочного материала, сейчас выпачканного множеством следов. На стенах разместились огромные, яркие неоновые вывески, большущие плакаты и плоские экраны. Войдя, мы увидели ряд билетных стоек. Предусмотрели в фойе и место для магазинчиков и кафе.
— Мы не можем сразу идти в музей, — сказала Виктория, практически не шевеля губами.
— Это еще почему?
— Картина… — Она скосила глаза на папку в моей руке. — Нельзя нам с ней ходить.
— Во-первых, перестань паниковать. Это выглядит подозрительно. И, во-вторых, почему бы тебе не купить нам билеты в Музей современного искусства, пока я разберусь с картиной?
— Но…
— Доверься мне. Я знаю, что делаю.
Уж не знаю почему, но Виктория спорить не стала. Я оставил ее у касс с тем, чтобы она вновь пустила в ход свой французский, а сам зашагал к гардеробу. Изящно одетая женщина, стоявшая за перегородкой красного цвета, жестами предложила отдать ей промокший пиджак, но я покачал головой и протянул пластиковую папку. Она взяла ее не сразу, и у меня возникла ужасная мысль, что она собирается проверить содержимое папки, но, как выяснилось, она лишь прикидывала, куда ее поставить. Уверенность разом вернулась ко мне. Я подумал, что такое случалось очень часто. Возможно, художники, которые приходили в музей, приносили с собой незаконченные картины, чтобы почерпнуть здесь вдохновение. Наверное, точно так же поступала и Катрина. Ее квартира находилась в десяти минутах ходьбы от Центра Помпиду, а отделение банка, где она хранила картину, еще ближе.