Мягко выскользнув из объятий Ариона, Петрония извлекла из-под черной бархатной туники золотую цепочку, на конце которой болтался ключ, им она и открыла мою золотую клетку.
Как только дверца распахнулась, она вцепилась самым подлым образом мне в левую руку, сдернула меня с дивана и, вытащив наружу, изо всей силы ударила о клетку. Меня сковала боль.
Арион оставался поблизости, не сводя с меня глаз, а старик стоял поодаль. Он вынул из кармана небольшую картинку и жалостливо на нее уставился, шепча себе что-то под нос как безумный. Я подумал, что, наверное, это портрет Вирджинии Ли.
"Ты готов сразиться за бессмертие?" – спросила меня Петрония.
"Вовсе нет, ни в малейшей степени, – ответил я, – тем более с такой громилой, вроде тебя".
"Вот как ты меня называешь? – насмешливо переспросила она. – Выходит, я громила! И это после того, как твой призрак забросал меня осколками?"
"Он защищал меня как мог. Ты прокралась в особняк. Ты хотела причинить мне зло".
"А почему его здесь нет?" – поинтересовалась Петрония.
"Потому что он не может здесь появиться. Ты это знаешь, – ответил я. – Я тебе не соперник в драке. Я видел, что ты сделала с Манфредом секунду назад. Ты затеяла со мной нечестную игру. Ты всегда играла нечестно".
"Упрямец", – улыбнувшись, на этот раз жестоко сказала Петрония и покачала головой.
Арион потянулся ко мне и взял мою голову обеими руками. Я почувствовал на своих щеках мягкие гладкие пальцы.
"Почему бы тебе его не отпустить? – поинтересовался он. – Юноша ни в чем не провинился".
"Но он лучший из всех", – ответила Петрония.
"Значит, ты действительно решила сделать это, – сказал Арион, отступая назад, – а не просто убить его?"
"Да, я решилась, – кивнула Петрония, – если сочту, что он подходит, если он окажется сильным".
Но прежде чем я успел запротестовать, прежде чем я успел высмеять ее, облить презрением или попросить о чем-то, прежде чем мне что-либо пришло в голову, она подхватила меня и отшвырнула к дальней стене, как только что проделала то же самое с Манфредом. Удар пришелся на голову, он был чудовищный, и я подумал, что смерть совсем близко.
В то же время я разъярился и, упав на пол, сразу вскочил и бросился на нее, но промахнулся и рухнул на колени.
Я услышал ее жестокий смех. Я услышал плач Манфреда. Но куда подевался Арион? Подняв глаза, я мельком увидел, что оба мужчины сидят за столом. А где Петрония?
Она вцепилась мне в плечо и, рывком подняв, сильно ударила по лицу, после чего снова швырнула на пол. Я растянулся во весь рост. Было бесполезно даже пытаться оказать сопротивление. Я старался сдержать свое слово. Не доставлять ей удовольствие, отражая удары. Но я не выдержал. Снова попытался подняться.
Я ничего не смыслил в драках. Вернее сказать, знал лишь то, что можно узнать, наблюдая за боксерами по телевизору. А в данной ситуации я никак не мог применить эти знания, к тому же у меня никогда не было практики.
Но поднимаясь с пола на этот раз, я увидел Петронию прямо перед собой, и мне показалось разумным попытаться напасть на нее снизу, что я и сделал – обхватил ее под коленями и перекинул через себя.
Мужчины рассмеялись, глядя на все это, что я счел за несчастье. Мне бы было предпочтительнее услышать возгласы одобрения. Развернувшись, я упал на нее сверху, прежде чем она успела подняться, и постарался вдавить большие пальцы ей в глазницы. Петрония обхватила мое горло обеими руками и разъяренно сбросила с себя на пол, а потом поволокла на балкон, где зажала обе кисти моих рук в одной руке, перекинула через белые перила и поинтересовалась, не хочу ли я упасть и разбиться насмерть.
Я видел огни машин далеко внизу на извилистой дороге. Я видел бурлящий океан, бьющийся о скалы чуть дальше. Я ничего ей не ответил. Я был как в тумане. А еще я думал, что обречен. Я знал, что у Манфреда нет возможности остановить ее. И наверное, Ариону тоже не хватило бы силы это сделать.
От того, что я перекинул ее через себя, я лишь сделал себе хуже.
В следующую секунду она вытянула меня обратно на балкон, швырнула на пол и пинками отправила обратно в зал. Я снова представил ее в виде гигантской кошки, как тогда в Хижине Отшельника, а себя в виде ее добычи.
"Так не годится", – сказал ей Арион. Мне показалось, будто он совсем рядом, но где именно мы находились в зале, я не знаю.
Петрония ответила:
"Мы сами выбираем наши дороги, не так ли? И мы должны поступать так, как хотим. Через какую-то долю секунды все его раны затянутся. Он познает силу Крови, когда все будет закончено, и поймет, что так для него лучше. Позволь мне получить то, в чем я нуждаюсь".
"Но зачем, моя дорогая, зачем тебе это? – спросил Арион. – Я никак не пойму, моя драгоценная, к чему эта ярость, вечная ярость?"
Они продолжали разговор, но уже на итальянском. Я понял лишь, что Арион говорил о ходе времени, о том, что раньше она была другой. Старик продолжал плакать.
Как только я пошевелился, Петрония опустила ногу мне на горло, я начал задыхаться. Она чуть ослабила нажим, и я увидел над собой склоненное лицо, ее волосы упали вниз и щекотали меня, пока она поднимала мое тело обеими руками. Я был для нее легкий как пушинка. А потом она придвинулась ко мне, словно хотела поцеловать в горло.
В следующую секунду я уже лежал на диване, а она обнимала меня, прижимаясь ртом к моему горлу, а потом я почувствовал два острых укола сбоку, и весь мир, вся моя боль тут же погасли. Я слышал ее сердцебиение.
"Поделись со мной, – сказала она, – не желаю, чтобы мой поцелуй пропадал впустую".
Я понимал, что она высасывает из меня кровь, я также понимал, что с каждой секундой становлюсь все слабее и слабее. Мне действительно показалось, будто передо мною пронеслась вся моя жизнь, год за годом – детство, ранняя юность, последние несколько лет любви, и экстаза, и чуда, – все это уносилось от меня вместе с кровью – бесконтрольно, безмерно, целиком. Что это действо означало в огромной схеме мироздания, я не мог понять, а потом она отстранилась, и я обмяк в ее руках. Повалился, освобожденный, на пол.
Петрония вновь взяла меня за руку. Вновь начала таскать по полу, время от времени больно пиная ногой под ребра. Я потерял зрение. Мог только слышать плач старика. Я понимал, он плачет из-за меня. А Петрония лишь сыпала тихие проклятия. Мрамор был такой холодный подо мной, когда я лежал, раскинув руки и ноги.